10.
- Рицка, - ты стоишь у окна, глядя на улицу, и расчесываешь волосы массажной щеткой. Я привык, что ты так делаешь, когда голова болит. Семь движений от правого виска к затылку, семь - от левого. - Рицка, - будто не окликаешь меня, а просто называешь имя. Я знаю, тебе нравится. Это твое единственное и самое лучшее обращение.
Брат когда-то звал меня «котище», лохматя мои волосы и ставя трубой хвост. Но это было в другой жизни. Еще до тебя.
- Что? - я поднимаю голову от журнала. - Соби!
- О, прости, - ты поворачиваешься и улыбаешься, - я хотел спросить, какие у твоего класса планы на зимние каникулы.
Да прямо. Будто я не знаю, что ни о чем таком ты спрашивать не собирался!
- Понятия не имею, - я откладываю мангу и вытягиваюсь на кровати, пытаясь стать как можно длиннее. Чтобы кончиками пальцев касаться изножья и изголовья. Ты кладешь массажку и подходишь ко мне, слегка пихая ладонью в бок, чтобы подвинулся.
- Мм? - я прижмуриваю глаза и смотрю сквозь ресницы, стараясь сохранить равнодушное выражение лица. - Чего?
Ты проводишь ладонью по моей спине, раз, другой, ужасно приятно. Я вздыхаю и тоже сажусь, скрещивая ноги. Правда, долго мне в такой позе не пробыть, я не ты.
- Рицка, не хочешь побывать на фестивале ледяных скульптур? - ты выжидательно смотришь на меня. Морщу лоб:
- Ты имеешь в виду ледовый городок?
- Нет, - ты упираешься кончиками пальцев мне в грудь и стараешься опрокинуть меня на кровать.
Я выставляю руки:
- Перестань, ты что, маленький?
- Нет, - отвечаешь ты серьезно, но в глазах смешинки, - думаю, что взрослый.
- Ах, ты ду-умаешь? - ты меня все-таки роняешь и не даешь подняться. - Соби, ты ошибаешься. Точно тебе говорю! Пусти сейчас же!
- Поедем в Саппоро в феврале? - ты убираешь руку, но смысл слов все равно доходит до меня не сразу. А потом я широко раскрываю глаза:
- Куда?
- В Саппоро, - повторяешь ты, довольный произведенным эффектом. Я сижу взъерошенный и ошарашенный. - Там будет фестиваль ледяных скульптур - Россия, Китай и мы, японцы. Ты не хочешь взглянуть?
- Но ведь… это же на Хоккайдо!
Зачем тебе этот фестиваль?
- Ну и что, - ты пожимаешь плечами. - Слетаем.
- На последние деньги? - пытаюсь возразить язвительно, а получается виновато. Ты тратишь на меня не считая, я часто думаю, что ты, наверное, не обедаешь в университете, чтобы куда-нибудь меня потащить в выходные.
- Глупости, Рицка, - ты чуть заметно прищуриваешься. - Я лишь предложил, если не хочешь… - Ты делаешь движение, чтобы встать.
Почему ты сразу обижаешься! Ловлю тебя за рукав, удерживая на месте, и отвожу глаза. Ты осторожно касаешься моего подбородка:
- Рицка?
- Хочу, - вздыхаю я. И, подумав, добавляю: - Спасибо.
Твои пальцы как будто теплеют:
- Хорошо. Тогда я возьму билеты.
- Только не разорись, - я ставлю локти на колени, подпираю кулаками щеки.
- Хм. Не переживай, - ты улыбаешься, - лучше представь себе перелет на самолете.
- Как я могу представить то, чего не видел? - я возмущенно уворачиваюсь от твоей ладони, исследующей сперва мое кошачье, потом обыкновенное ухо, потом зажившую ссадину на скуле. - Соби, ну прекрати, а!
- Почему?
Черт. Как у тебя хватает совести спрашивать?
- Потому что!
- Почему, Рицка? - ты будто не слышишь моего негодования. У меня нет разумного ответа. Я молча отползаю в сторону. Так, по крайней мере, можно нормально разговаривать.
- Я тоже хотел кое-что узнать, - я прикусываю заусеницу на большом пальце. Ты автоматически убираешь мою руку ото рта. Как с ребенком! Я хмыкаю и возобновляю свои действия. - А ты брось курить, - парирую немой упрек. - Ладно… - зажимаю руки между коленями, и после паузы решаюсь: - Соби, ты пойдешь ко мне в школу на праздничный вечер?

Ты вздыхаешь, тихо, но я слышу, потому что специально на тебя не смотрю. И осведомляешься очень спокойно:
- Ты хотел бы, чтобы я пошел?
- Предлагаю же! - нарочно, что ли, еще больше меня смущаешь!
Ты не отвечаешь; я кошусь на тебя. Лицо невозмутимое, и все равно… Тебе не нравится эта идея? Но если бы я тебя не позвал, мне кажется, было бы хуже. Ты бы снова решил, что я тебя игнорирую.
- Соби?
Ты киваешь:
- Да, конечно. Я с удовольствием составлю тебе компанию, Рицка. Когда?
- Послезавтра, в пятницу, - я снова начинаю нормально дышать. - Только, может, тебе там будет неинтересно, сразу предупреждаю.
- Мне нигде не скучно с тобой, - ты даже не улыбаешься, говоришь совершенно серьезно.
Надо смыться с кровати, пока ты меня вообще дара речи не лишил, не знаю, куда деваться под твоими глазами.

- Иди сюда, - просишь ты неожиданно. По мне что - так видно все? Я бросаю на тебя взгляд исподлобья:
- Зачем?
- Просто так, - ты приглашающе протягиваешь руку.
А сам дернешься, как только я что-нибудь сделаю… Не хочу!
С силой зажмуриваюсь, встряхиваю головой - и на четвереньках подползаю. Если ты меня зовешь, то я сам выберу, как буду сидеть. Устраиваюсь в опробованной позе, верхом на твоих бедрах, обнимаю, кладу голову тебе на плечо. Внутри становится горячо, все мысли куда-то уходят. Не могу удержаться: глубоко вздыхаю и закрываю глаза. Одна твоя ладонь ложится мне между лопаток, вторая на поясницу, и ты с силой прижимаешь меня к себе. Сердце у тебя колотится быстро-быстро, я слышу. И дышишь ты неровно.
- Рицка…
Я, не открывая глаз, носом и руками отодвигаю от шеи твои волосы, чтобы губы почти касались кожи:
- Что?
Ты сам меня научил, что шепот - это как прикосновение.
Ты вздрагиваешь.
У меня горло сжимается, а сомкнутые ресницы делаются сырыми.
- Я тебя никому не отдам, - шепчу без голоса.
Тебя теперь часто вот так встряхивает, даже когда ты чем-то занят за компьютером или мольбертом. Так после прогулки по морозу из мышц выходит холод. Но ведь у нас дома всегда тепло…
- Не отдавай, - откликаешься ты тоже шепотом.
Меня вдруг осеняет. Я повторяю то, что однажды сделал - прихватываю мочку твоего уха, ощущая холодок серьги. Ты весь передергиваешься и еле слышно стонешь - на вдохе, будто не справился с дыханием. А потом пытаешься аккуратно меня отодвинуть.
Я не поддаюсь.
- Пожалуйста, - у тебя очень странный голос. В нем смех - и почти боль. - Отпусти меня, Рицка. Я ненадолго.
Я знаю, что ненадолго… и знаю, зачем… Потому что мне еще рано, да? А потом вернешься и снова… сделаешь все для меня? Я глухо всхлипываю, не знаю, почему, меня просто предает самообладание.
Ни на что я не гожусь. Нигде не могу справиться до конца.
- Все, все, я здесь, не бойся…
Твои руки перестают отталкивать, снова притягивают меня, и так само получается, что я полностью опускаюсь на тебя, всем весом. Ох… Это для меня почти слишком… Как ты выдерживаешь?.. Я должен тебя отпустить, должен, я знаю, но вместо этого прижимаюсь еще сильнее, обхватываю ногами:
- Соби! - мне почему-то страшно. Твое дыхание касается моего плеча, с которого сполз растянутый ворот домашнего джемпера. Ты целуешь его и застываешь, только теперь у тебя дрожат даже губы.
- Я не могу… - признаюсь я звенящим шепотом, - не могу… не уходи…
- Я с тобой, - откликаешься ты, голос вибрирует, но такой… такой ласковый…
Я будто вижу всё со стороны. Приподнимаюсь, совсем чуть-чуть, и с силой трусь об тебя, скользя вверх-вниз, захлебываясь воздухом, и все-таки краешком сознания понимаю, что ты больше не пытаешься остановить меня… что направляешь мои движения.
Я вскрикиваю, разрываюсь на части, перестаю видеть, понимать, осознавать - но твой прерывистый, долгий-долгий вздох слышу всем телом. И без сил падаю на тебя, больше не шевельнусь. Наверное, я повалился бы навзничь, слабость безумная - но твои руки не позволяют. Ты так и не перестаешь меня обнимать, твои губы, сухие, будто обветренные, скользят по моей шее, касаются волос. Ты неглубоко и легко дышишь, прижимая меня к себе, и ничего не говоришь.
Вот поэтому я и не хочу, чтобы ты меня трогал. С нами обоими что-то происходит, когда мы близко. Не знаю, правильно это или нет, но это… факт.
Думать лень. Я прикрываю глаза, окруженный твоим теплом. Ты всегда пытаешься себя обделить… А сейчас тебе впервые не удалось. Соби…
Я для верности сцепляю пальцы в замок за твоей шеей и окончательно засыпаю.

*
Утром ты осторожно высвобождаешь руку из-под моей головы и выбираешься из постели. Писк будильника до слуха доходит не сразу, а вот то, что становится больше места и холоднее, вытягивает в реальность. Я приоткрываю глаза. Ты отправляешься в ванную, потом собираешься, стараясь не шуметь. Сколько времени? Около восьми, наверное. Сейчас, когда у меня каникулы, ты встаешь позже. За полчаса приводишь себя в порядок, завтракаешь и убегаешь. А я остаюсь досыпать, обхватив руками подушку.
Стоп. Мы опять проснулись на одной подушке. Наказание какое-то, я же точно помню, что ложились на разные. Откуда взялась привычка во сне к тебе прижиматься? И обниматься. Я тру ладонями враз вспыхнувшие щеки.
Ты, не садясь за стол, пьешь кофе, ходишь по комнате и проверяешь, все ли собрал, что понадобится в университете. Опираюсь на локоть и окликаю:
- Соби.
Ты останавливаешься в проеме между ширмами:
- Доброе утро, Рицка. Зачем ты проснулся? Еще очень рано. Поспи.
Ты старательно не смотришь мне в глаза - и вчера избегал до конца вечера. Думаешь, всегда так сможешь? Хоть бы объяснил причину.
- Вот уйдешь, и засну, - сообщаю независимо. - Как на улице?
Ты удивленно приподнимаешь брови и садишься на кровать:
- Темно и снежно. Почему ты спрашиваешь?
- Надень шапку, - бормочу я сонно, откидываясь на спину. - Ты меня заставляешь, я тебя тоже буду.
Ты смеешься и гладишь меня по плечу:
- Я не замерзну, Рицка. У меня нет ушек, которые может продуть.
- Вот когда их у меня не будет тоже, нипочем не надену больше, заранее предупреждаю, - я потягиваюсь, а ты упорно смотришь мимо. - Соби!
В твоем лице что-то меняется. Ждешь вопроса? Какого? Не понимаю.
- Да, Рицка?
- Ты опаздываешь уже, наверное, - я искоса слежу за тобой.
- Нет, у меня есть минут десять в запасе.
- Люфт? - повторяю я понравившееся слово и сажусь. Ты переплетаешь пальцы в замок:
- Да.
Стискиваю зубы, чтобы не растерять решимость, и упираюсь лбом тебе в плечо. А потом от души зеваю и ёжусь - как только вылез из-под одеяла, почувствовал, что в квартире прохладно.
Ты невесомо проводишь по моей спине:
- Я включу обогреватель.
- Угу, - соглашаюсь я и ставлю руку так, чтобы ты не смог встать. - В чем дело?
- О чем ты?
- Ты со вчерашнего дня странный, - я равнодушно пожимаю плечами, но уши никнут. Ты, конечно, замечаешь.
- Все нормально, Рицка, - ты целуешь меня в лоб. Я зажмуриваюсь. - Не переживай.
Встаешь, аккуратно подняв шлагбаум из моей руки, и возвращаешься на кухню.

Я ложусь, подтягиваю к груди колени и хвост, чтобы занимать под одеялом как можно меньше места. Глаза упрямо закрываются, но сонным я себя не чувствую. Мне вчера показалось… ты так долго не отпускал меня, и вообще… Я решил, что тебе понравилось. Нет, что ли?
Какая разница, нельзя или можно, мне ведь уже не десять. Если ты поэтому так себя ведешь, то это глупо. Но ты же не скажешь. Как обычно.
Я вздыхаю.
- Рицка? - ты снова стоишь около постели.
- Что? - выходит неласково, да я и не старался. Испортил мне настроение с утра пораньше, я тебе тоже испорчу.
Ты опускаешься на край, и я сжимаюсь в ожидании. Зачем ты вернулся?
- Не сердись.
- Если не будешь вести себя как… - я в последний момент сдерживаюсь. - Я виноват, что ли?
- Нет, Рицка. Я.
Я рывком сажусь и так отбрасываю одеяло, что порывом воздуха тебе раздувает волосы:
- В чем?!
- В случившемся, - ты опускаешь глаза, но голос звучит твердо и как-то… окончательно. - Я обещал заботиться о тебе.

Я тебя отлуплю сейчас. Прикажу сопротивляться - и отлуплю.

- А ты не заботишься, - говорю скептически, - ты, конечно, ничего не делаешь.
- Рицка, я старше. И ответственность за наши отношения несу я. Следовательно…
- А вот это ты видел? - складываю фигуру из трех пальцев и подношу к твоему лицу. - Мечтай, Соби! Мы вместе отвечаем! Ясно? Если не хочешь - скажи! Вот только не надо про то, что ты взрослый, а я еще нет! И посмотри на меня!
Я яростно гляжу тебе в лицо. Ты мне достаточно врал в начале знакомства. Больше не позволю.
Ты терпеливо пережидаешь, пока я проорусь:
- Рицка…
- Нет! - я встряхиваю головой. - Я… я приказываю… приказываю тебе ответить. - Последняя фраза звучит обессиленно, и ты вздыхаешь:
- Я не могу сказать «нет».
- То есть тебе не хочется, но ты не можешь отказать, потому что я…

Кажется, удушье от оков - не самое неприятное ощущение.

- Я не это имел в виду, - ты опускаешь голову, и щеки у тебя слегка розовеют. - Мне нравится, Рицка. Но…
Я смотрю на тебя, открыв рот. Глаза, наверное, круглые. Я тебя не понял? Это все еще сон? Когда ты собираешься продолжить, я быстро поднимаю перед собой раскрытые ладони:
- Не хочу слышать. Ты уже сказал. Иди в университет. Сейчас же!
Нашариваю одеяло и забираюсь под него с головой. Ты еще мгновение сидишь, потом поднимаешься:
- Увидимся после обеда.
Я киваю. Не знаю, разобрал ты под одеялом или нет, но на членораздельную речь я пока не способен.

Через десять минут входная дверь закрывается. Я высовываю голову из-под одеяла и устраиваюсь щекой на твоей подушке. Кажется, такой свой смех я и сам впервые слышу. Он сухой, будто кашель.
Значит, тем, кто на нас нападает, мой возраст безразличен, Семи Лунам безразличен, даже маме безразличен, как все, что связано с «не ее» Рицкой. А ты хочешь, как сказал в самый первый раз, сохранить мне детство. Откуда ты такой взялся на мою голову, Соби. Да я мечтаю стать как ты. Пережить время, когда уже все понимаешь, а взрослые с тобой еще не считаются, умиляясь на «печальные глазки» и «длинный хвостик». Одно утешает: похоже, врать мне ты все-таки разучился.

Я заворачиваюсь в одеяло, как в кокон, и закрываю глаза.

**
Сегодня ко мне подошла Нагиса-сэнсей и сказала, что Рицку тоже возьмут сюда учиться. Велела передать приглашение. Я так растерялся от неожиданности, что спросил, зачем. Она посмотрела на меня, как на хама, но ответила, что у него огромные потенциальные возможности, и даже неясно, кто из него получится - Боец или Жертва. То-то она им заинтересовалась, она же Бойцов любит. Кроме моего. Я как-то надавил на Соби, он почти признался, что нравится ей. Я долго прикалывался: он ей отказал! Мне дает по одному слову, а тут мог быть настоящим мужчиной и не решился!
Но это сейчас неважно. Меня волнует Рицка. Неужели малыш меня и тут обскачет? Мама его любит больше, чем меня, а теперь Нагиса говорит, что он может оказаться универсалом… Нет. Есть только один лучший Аояги, это я. Рицка сюда не поступит. Придумаю что-нибудь. Незачем объединять семью и Семь Лун. Ему же будет лучше.

**
Да плевать мне, получает он удовольствие или нет! Ему вообще оно не полагается! Плевать, плевать, плевать. Надо завязывать с сексом. Ловлю себя на дурацкой мысли, что мне уютно в его постели. Только этого недоставало. Я уже писал? - принадлежат только вещи».

Я тупо смотрю на монитор, слова расплываются перед глазами. Слишком много. Это слишком много для меня. Не могу думать. Не могу анализировать. Изнутри перекручивает такой болью, что почти тошнит. Он считал меня соперником… Сэймэй считал, что я ему мешаю…
Не может, не может, не может быть!
Я падаю головой на скрещенные руки.
Он приказал тебе охранять меня. На словах. А на деле?.. Чтобы я не попал в Семь Лун и не обошел его…
Сэймэй, нет. Пожалуйста, нет. На кого полагаться в этом мире, если я больше не могу верить ничему из того, что помню о нем?
А ты… и он… Я все время гнал эти мысли. Теперь их уже не прогонишь. Лоб в лоб с собственной правотой…
А потом он вырезал тебе Имя, когда понял, что само не появится. Сделал вид, что между вами только боевой союз…

Второй файл оказывается перенесенной в текстовый документ схемой здания. Три этажа и настоящий лабиринт переходов, лестниц, коридоров. Должно быть, оно очень растянутое. Школа? Подписи нет. Вообще никаких пояснений.
Я закрываю страницу и открываю последний документ. В нем два стихотворения.

«*
Этот мир земной -
Отраженное в зеркале
Марево теней.
Есть, но не скажешь, что есть.
Нет, но не скажешь, что нет.

*
Так создан наш мир.
Ты есть - и смысл в жизни есть,
Какой ни на есть.
А нет ничего - значит, нет,
Свой век протянешь - ни с чем».

Авторы не указаны, но последнее я где-то видел.
Торопливо возвращаюсь к дневнику. «Оказались стихи. Он что, идиот - читать хайку на досуге?»

Да, если ты и был идиотом, то не единственным. О ком Сэймэй думал, набирая эти строчки?

Может быть, на этом диске - разгадка тайны, почему он был убит. Если правда узнал что-то секретное, его могли убрать как свидетеля. Но зачем? Разве в Семи Лунах обучают не для того, чтобы потом вводить в курс дела?
Ты - может, ты и знаешь, Соби. Но я скорее себе язык откушу, чем спрошу. Я умею читать.
И сейчас… важно не это.

Я вынимаю диск и разглядываю радужные блики, играющие на его поверхности. Не хочу знать. Не хочу…

Что он сделал с тобой? Что он сделал бы со мной?
Последняя сцена давнего, полузабытого кошмара вспоминается как наяву. Приказал бы тебе меня убить?

Я откладываю диск, закрываю дрожащими руками лицо, закусываю ладонь.

Я думал, что я сильный. Что больше не буду плакать - так. Так ревут девчонки, громко, навзрыд. Размазываю по щекам слезы, пытаясь проглотить колючий ком в горле, и не могу остановиться. В конце концов слез не остается. Я почти вслепую бреду до ванной и долго умываюсь ледяной водой. Если ты вернешься и увидишь, что у меня веки опухли и под глазами красные круги, ты же вцепишься в меня так, что отмолчаться не выйдет.

Ты его любил … Несмотря ни на что…
Перестань, перестань, твержу я себе, стараясь дышать как можно глубже. Это прошлое. У меня тоже есть прошлое…
Приедешь домой, будем обедать… потом пойдем по магазинам…
Всё. Промокаю лицо полотенцем, критически рассматриваю себя в зеркале. Сейчас постою около форточки, и все будет нормально.

Я возвращаюсь в комнату, беру в руки тонкую блестящую пластинку. Только прошлое… Но я не хочу, чтобы ты вспоминал. Кладу диск на край стола, так, чтобы половина была над полом, прижимаю ладонью - и изо всех сил надавливаю. Он ломается с громким хрустом. Зазубренный край чиркает по пальцам, оставляя обжигающую царапину. Подумаешь.
Беру обе части в руки, машинально соединяю по линии разлома. Она проходит как раз по иероглифу подписи. Сэймэй… Я закрываю глаза.

То, что звонит телефон, я понимаю не сразу. Еще раз вздыхаю и открываю трубку:
- Соби.
Очень надеюсь, что у меня нормальный тон.
- Рицка, - встревоженно говоришь ты, - не могу дозвониться. С тобой все в порядке?
- Ты звонил? - переспрашиваю я.
- Да, только что и десять минут назад.
- А, - я торопливо придумываю подходящее объяснение, - просто музыка включена, я не слышал. Сейчас звук убавил… Ты когда домой?
- Скоро освобожусь.
Вслушиваешься в мой осипший голос. Закрываю рукой микрофон мобильника и торопливо прочищаю горло.
- Если хочешь, можем пойти гулять, - продолжаешь ты.
- Да, я за, - отзываюсь как можно веселее. Может, удастся тебя обмануть. - Как раз хотел тебя позвать кое-куда.
- Хорошо, тогда через час собирайся. Пообедай, я приду и…
- Я могу заехать за тобой, - брякаю я раньше, чем успеваю подумать.
В трубке повисает молчание.
- Соби? - зову я неуверенно.
- Ты знаешь, где находится университет? - уточняешь ты ровно. Ты помнишь.
- Знаю, - говорю я тихо. Тебе, наверное, плохо слышно.
Откажешься. Зачем я это сказал?.. Да и однокурсники тебя вопросами засыплют - при нашей разнице…
- Я буду ждать на остановке, Рицка. Можешь выезжать, - говоришь ты после паузы.
Я шевелю губами и молчу.
- Рицка? - повторяешь ты обеспокоенно.
- Да, слышу. Связь плохая, из-за снега, наверное. Жди, я скоро приеду! - я нажимаю отбой.

Мне почему-то зябко. Надеваю самый теплый свитер - черный, с темно-синей каймой по горловине и манжетам, вытаскиваю с полки зимние джинсы. Даже перчатки беру, хотя обычно их не ношу. Да - и кепку. У нее выделаны кошачьи уши, а обычные она плотно закрывает. Проверив, что взял мобильник и деньги на дорогу, я застегиваю куртку и запираю за собой дверь.

Уже при спуске с лестницы меня вдруг осеняет, чем тебя отвлечь. Торопливо возвращаюсь в квартиру, нахожу то, что хотел, бросаю в пакет и снова выхожу.

На улице ветрено и с самого утра вьюжно. Сквозь часто сыплющиеся снежинки время от времени пробивается солнце, белое, холодное, и тогда город начинает переливаться… как компьютерный диск. Не стану об этом думать.
В автобусе я прислоняюсь головой к окну и бездумно смотрю на мелькающие дома и машины. Если не буду улыбаться, ты заподозришь неладное. Потому что я ведь не от мамы еду, а из дому. Но даже срепетировать улыбку не получается.
Я чуть не пропускаю остановку.

*
Дома мы расходимся, чтобы поставить пакеты - ты на кухню, я в комнату. Я пристраиваю свой на кровать, чтобы не упал, потом разберем - и отправляюсь к тебе. Ты сказал, что в новогоднюю ночь будет традиционная японская кухня. Я уже привык, что на столе все вперемешку, и теперь мне любопытно, что же ты купил. По супермаркету я ходил слишком задумавшийся, чтобы следить за твоими действиями.
Фасоль, рис, пара замороженных карпов. Я уже понял, что ты любишь рыбу. Тосикоси-соба - не люблю макароны, но они по поверью приносят долголетие. Рисовая мука, для моти, наверное, и клецки.
- Соби, а это-то зачем? - показываю тебе на последнюю упаковку.
- В суп, - ты открываешь морозилку и кладешь туда рыб. - Я сварю тебе дзони.
Спрашивать еще раз «что это» мне уже стыдно. Кажется, ты знаешь про Новый год больше мамы.
Ты убираешь полуфабрикаты в навесной шкаф и оборачиваешься:
- Разобрал игрушки? Ветки нужно поставить в воду.
- Я сейчас принесу, - почти бегом устремляюсь в комнату, вынимаю из пакета пахнущую лесом охапку и возвращаюсь: - А ваза у тебя… то есть здесь… хоть одна есть?
Ты внимательно смотришь, пока я перестраиваю фразу, и отвечаешь серьезно:
- Разумеется. Посмотри на полу за телевизором.

- И когда мы их прикрепим на дверь? - спрашиваю я три минуты спустя, устроившись на стуле. Ты подрезаешь концы веток, держа каждую под струей набирающейся в вазу воды:
- Я думаю, тридцать первого, утром. Чтобы не вяли раньше времени.

Сосна - символ долголетия, бамбук - верности, а слива - жизнелюбия. Шинономе-сэнсей рассказывала об этом на одном из уроков. Я не верю в приметы. Я верю только в реальность. Но сейчас почему-то хочется, чтобы все это было.
Смотрю на тебя, потом встаю и открываю холодильник:
- Соби, что разогревать на ужин?

11.
- Уфф, - я падаю на кровать, широко раскинув руки. - Как мы куда-то пойдем?
- А что? - ты оглядываешься, убирая в стенной шкаф пылесос. - Что нам мешает?
- Ничего, - я с усилием сажусь, в теле ноет каждая жилка. - Просто после такой уборки хочется лечь и не вставать.
- Ну что ты, - вид у тебя до противного бодрый. - Сейчас вымоешься - и почувствуешь, что сил у тебя еще много.
- Если я вымоюсь, то лягу спать, - хмыкаю я. - Соби, нет, правда - чем мы занимались чуть ли не три часа?
Ты подходишь к кровати, устраиваешься напротив меня:
- Уборкой. Перед Новым годом всегда полагается ее делать, кажется, вчера ты был не против.
- Если б я представлял, что это будет так масштабно, ни за что бы не согласился, - я подтягиваю колени к груди, кладу на них подбородок. - Теперь усну на вечере!
Ты смеешься и тянешь меня за кошачье ухо:
- Вряд ли, Рицка.
Я вытаскиваю ухо из твоих пальцев:
- Пользуешься, что у меня нет сил?
Ты гладишь меня по голове, очень быстро, и встаешь:
- Это поправимо.
- Соби, ты куда?
- Попробую вернуть тебе энергию, - отзываешься ты уже из ванной.
Надеюсь, ты не собираешься меня мыть? Я тебе ни за что не позволю. Я вспыхиваю при этой мысли и закрываю руками щеки. Спустя пять минут ты возвращаешься:
- Иди, - от тебя чем-то пахнет. Я принюхиваюсь, а ты улыбаешься: - Вот именно. Иди в ванну, там этого запаха больше.
- И зачем? - с подозрением осведомляюсь я, слезая с кровати. - Я же не Юйко, чтобы всякие ароматические штуки в себя втирать!
- Тебе не понадобится ничего втирать, - терпеливо отвечаешь ты, ненавязчиво подталкивая меня в спину. Я взглядом даю тебе понять, что чувствую эти манипуляции, но ты и не думаешь прекратить. - Это соль с экстрактом полыни. У нее тонизирующий эффект, - поясняешь, впихивая меня в ванную и закрывая за нами обоими дверь.
Ты что - собираешься остаться?! Стою спиной к тебе, подбираю слова, чтобы выгнать, и не могу выдавить ни звука. Ты… Я… Ты не…
- Я принесу чистое полотенце, - раздается твой голос, и ты выходишь.
Я оборачиваюсь. Ну и хорошо.
Ты снова открываешь дверь, вешаешь на крючок большое махровое полотенце:
- Рицка, время четвертый час, ты еще должен будешь обсохнуть и остыть. Давай скорее. Увидишь, станет лучше.
Ты не такой уставший, хотя пылесосил даже стены, докуда мог дотянуться, а потом мыл пол. Я только наводил порядок и протирал пыль. И все равно у меня глаза закрываются, а ты…
Я раздеваюсь, встаю под душ и намыливаюсь. Потом забираюсь в ванну - она большая, можно не поджимать коленки. От воды поднимается вкусно пахнущий пар, мышцы постепенно расслабляются, и школьный вечер уже не кажется испытанием. К тому же мы идем вместе.
У тебя нет игрушек в ванной. А мой утенок остался у мамы. Смешно, наверное. Мальчишка в тринадцать лет купается с игрушкой. Но до тебя этот утенок был моим почти единственным слушателем и собеседником. Кроме Сэймэя.
Мысль о нем причиняет такую боль, что я прогоняю воспоминания. Я не буду думать. Не буду. Никогда.

В полотенце при желании, наверное, даже тебя можно замотать, такое оно огромное. Кипенно-белое, мохнатое, я вытираю голову, хвост, потом завертываюсь в него, как в тогу. Одеваться не хочется.
Я прикусываю губу. Если выйти так… ты ничего не скажешь, не сделаешь, дело не в этом. Просто будет нечестно. Потому что я тебя с голыми руками и шеей никогда не вижу. Ты всегда в водолазках или туниках с длинным рукавом, у тебя всегда бинты. Я не хочу, чтобы ты меня видел, а я тебя…
Так. О чем я думаю вообще! Торопливо натягиваю толстовку, домашние штаны и иду в комнату:
- Соби, я закончил, ванна свободна.
Ты поднимаешь голову от книги:
- Хорошо, спасибо. Как ты себя чувствуешь?
- Лучше, - неохотно признаю я. - Только теперь пахну, как веник из травы!
- Ничего, - ты улыбаешься, - это приятный запах. Если хочешь, где-то в шкафу был фен.
- Фен? - я твоим движением поднимаю брови. - У тебя еще и фен есть?
- Давний подарок, - отвечаешь ты коротко.
Я не задаю вопроса, но ты понимаешь.
- Рицка… - ты пожимаешь плечами.
- От кого? - говорю я вслух. - От Сэймэя?
Опущенные ресницы и сжатые губы.
- Да.
- Ясно, - я быстро отворачиваюсь. Кажется, у меня не выйдет научиться твоему непроницаемому выражению лица.
Ты смотришь на меня, я чувствую, но не подходишь.
Заставляю себя развернуться и встретить твой взгляд:
- Иди мыться.
- Рицка, - начинаешь ты, нахмурившись.
- Опоздаем же! - прерываю я быстро. - Мне не нужен фен, у меня короткие волосы, полчаса и сухие. Иди!
- Ладно, - ты киваешь, явно не убежденный, и скрываешься в ванной.
Сэймэй ведь и для меня был самым близким человеком. Почему мне так тяжело узнавать, что у тебя есть что-то, напоминающее о нем? Ведь больше всех о Сэймэе тебе должен напоминать я.

Ты выходишь из ванной спустя десять минут, вытирая потемневшие от воды волосы полотенцем. Я наблюдаю за твоими движениями:
- Так высуши! Мне же предлагал!
- У меня тоже быстро сохнут, - ты подходишь и останавливаешься около окна в двух шагах от меня. - Рицка, если тебе неприятно…
- Это не мое дело, - я трясу головой. - Не надо. Ничего не говори.
Ты опускаешь полотенце на плечи и вглядываешься в мое лицо. И молчишь.
Я вздыхаю и обнимаю тебя, зарываюсь носом в твой пуловер. Теперь ты тоже пахнешь травяной горечью.
Твои ладони на моей спине вздрагивают, потом ты осторожно тянешь меня за волосы на затылке, вынуждая поднять голову. Я зажмуриваюсь. Я знаю, что ты сделаешь.
Мне иногда кажется, что от твоих поцелуев у меня уже должны отпасть кошачьи уши.

Нам выдают листы разноцветной бумаги и засекают время. За десять минут нужно сделать как можно больше фигурок, и чем они необычнее, тем больше мы получим очков. Ты киваешь, выслушав от почему-то запнувшейся на твоем имени Шинономе-сэнсей правила, и отходишь к свободному столу. Я облокачиваюсь на него и с хмурым любопытством наблюдаю, как ты перегибаешь первый лист. Журавлик получается спустя несколько секунд. Следом возникают лягушка, ежик, волк, автомобиль, совершенно живая бабочка. Я не успеваю следить за твоими действиями. Ты приглаживаешь сгибы, вытягиваешь под немыслимыми углами крылышки - уже не журавлику, а дракону, он словно вот-вот фыркнет огнем. Изогнувшаяся в броске змея. Ящерица.
Фигурок много, и все разные. Я беру в руки бабочку. Кажется, у нее разглядишь даже усики. Осторожно провожу пальцем по одному из крыльев, потом кладу ее обратно и поднимаю голову. Ты смотришь на меня, взгляд непонятный.
- Здорово, - говорю я почему-то шепотом. - Мы заберем их домой?
Ты выглядишь немного удивленным:
- Зачем? Дома я сделаю тебе лучше. У меня где-то была книжка по оригами. Конечно, большую часть я успел забыть, но если полистать…
- И этих тоже, - решительно прерываю я. - Мне они нравятся.
- Как хочешь, Рицка.
Все-таки тебе приятно. Почему ты все время упираешься?
- Может быть, позвать твою учительницу? Если у нас еще есть время, то бумага кончилась.
- Угу, - я отправляюсь искать Шинономе-сэнсей. Она подходит и по-девчоночьи всплескивает руками:
- Ничего себе! Рицка-кун, Агацума-сан, у вас талант! Какое чудо! - она ставит на ладонь фигуру японки в кимоно. - По-моему, победители ясны!
- Это Соби, - сообщаю я с гордостью, а ты отрицательно выставляешь перед собой раскрытую ладонь:
- Ты вдохновлял меня, Рицка.
Ой. Больше никогда так ни при ком не говори. Ты точно ненормальный… зачем ты это делаешь?!
- Соби художник, - продолжаю я с трудом. Шинономе-сан глядит на фигурки и ничего не замечает. Повезло. - Он знаете как рисует!
- Догадываюсь, - сэнсей как-то неуверенно улыбается. - Агацума-сан, вы не уделите мне несколько минут? Сегодня я разговариваю с родителями, а вы…
- Разумеется, - учтиво соглашаешься ты.

В качестве приза нам вручают ракетку для хацэнуки, расписанную желтыми и зелеными цветами и птицами. Ты отдаешь ее мне:
- Еще одна новогодняя игрушка.
- Я отнесу, - предлагаю я, и, получив твой кивок, бегу убрать ее.

Светлая парта, яркая бумага, длинные пальцы, проглаживающие линии перегибов… «Ты меня вдохновляешь»… Соби, как это называется?!
В классе никого нет. Я прислоняюсь к стене и выдыхаю сквозь зубы. Рука тянется сама… но я не хочу свою. Хочу к тебе.
Я отдергиваю ладонь, убираю ракетку в рукав твоего пальто и возвращаюсь.

В холле уже разбирают по классам стулья, ты помогаешь их разносить, а потом начинается дискотека. Верхний свет гаснет, под потолком появляется, будто в каком-нибудь западном фильме, зеркальный шар. Включают цветомузыку - и просто музыку, такую Яёи презрительно называет «попсой». Но Юйко нравится - она вытягивает Яёи в центр холла и начинает прыгать и размахивать руками.
Я стою у стены, ты подходишь и останавливаешься рядом, скрестив руки на груди. Я заставляю тебя нагнуться и пытаюсь перекричать музыку:
- Скучно?
Ты качаешь головой, твои волосы щекочут мне щеку:
- Нет.
- Точно?
Ты усмехаешься:
- Точно, Рицка.

Самое странное, что Юйко и меня вытаскивает в это топтание. Я отбиваюсь, кричу, что не умею, что мне не нравится, но когда они вдвоем с Яёи - это стихийное бедствие. Хорошо, что только за руки тащат, могли и за ноги.
- Просто повторяй! - сияющая Юйко показывает движения, а я честно пытаюсь уловить в них какой-нибудь смысл. Когда удается, делается легче. Юйко визжит от восторга, Яёи смеется, я тоже. У нас получается что-то вроде маленького круга, особенно когда присоединяется Мисаки. Я оглядываюсь: может, и тебя удастся вытащить? Мало ли!
Место, где ты стоял пять минут назад, пустует. Машинально опускаю вскинутые руки, пробегаю взглядом вдоль стены, туда и обратно, сколько хватает обзора. Тебя нет. Нигде.
Я выбираюсь из толпы, ища тебя глазами. Стараясь, чтобы сердце не так бухало о ребра, поднимаюсь в класс. Твое пальто тут, но тебя нет.
Снова вниз. Не о чем беспокоиться, скорее всего, ты разговариваешь с Шинономе-сан или… Что - или?
Сэнсей попадается мне на лестнице. У нее красные глаза, словно она плакала. Я машинально останавливаюсь:
- Сэнсей… Что с вами?
- Ничего, Аояги-кун, - говорит она, пытаясь улыбнуться. - Все в порядке. - И проходит мимо, закрывая за собой дверь класса.
Почему она плакала, когда все радуются?

Я снова высматриваю тебя в холле. Черт. Черт. Черт. Ну где ты!
«Соби! - окликаю про себя. Знаю, что в голосе страх, но больше не могу. - Соби! Соби!!»
«Рицка», - откликаешься ты.
«Ты где?» - я прислоняюсь плечом к стене, чувствуя, как стремительно тают силы.
«У школьного входа. Сейчас вернусь».
Я разрываю мысленную связь. Виски взмокли, меня водит от слабости, но это неважно. Я выпрямляюсь и скорым шагом иду к лестнице.

Ты куришь, уставившись неподвижными глазами в почерневшее небо с мелкими звездами. Я молчу, но ты мгновенно меня замечаешь, бросаешь сигарету:
- Рицка, ты же простынешь! Зачем ты вышел!
- За тобой, - отвечаю я сумрачно. - Я тебя потерял.
- Пойдем внутрь, - ты открываешь дверь и ждешь. Я выдыхаю.
- Нет, послушай…
- В тепле, - возражаешь ты решительно, указывая подбородком на школьный коридор. - Ты сегодня мылся, а на улице не лето.
Я покорно вхожу и останавливаюсь, передернув плечами.
- Рицка, - спрашиваешь ты негромко, - отчего ты испугался?
- А куда ты делся! - я вскидываю глаза. - Я же спросил, не скучно ли тебе! А ты сказал, что нет, и сбежал!
Ты недоуменно хмуришься:
- Я говорил с Шинономе-сан и спустился покурить. Разве ты не знаешь, что я всегда поблизости, Рицка?
Эти слова отзываются во мне, как эхо. «Разве ты не знаешь, что Соби всегда поблизости?»
Я прижимаю ко лбу стиснутый кулак. Придурок…

- Что с тобой? - ты заботливо отводишь мою руку. - Рицка?
- Пошли отсюда, - говорю я глухо. - Я сейчас скажу Яёи и Юйко. И соберу твои фигурки.
- Уверен? - ты хмуришься. - Я не хочу, чтобы ты огорчался по пустякам.
Молча тяну тебя к лестнице. Ты противишься:
- Рицка, в самом деле, все в порядке.
Я хмыкаю:
- Вижу. А кто-то, кажется, обещал никогда мне не врать.
Ты смеешься. Не вижу повода.
- Идем, Соби, - я начинаю подниматься. - Идем же!
Ты медлишь, внимательно меня разглядывая. Я стою на три ступеньки выше, у нас сейчас глаза на одном уровне. Так когда-нибудь будет. Я выдерживаю твой взгляд. Ты не знаешь о диске. И не узнаешь.
- Если ты хочешь, - произносишь ты в конце концов.

Мы кладем в пакет вынутую из пальто ракетку - хагоита как раз занимает всю длину дна. Сверху ты небрежно ссыпаешь бумажные статуэтки. Все они складываются, и ты уверил, что им ничего не сделается.
Яёи и Юйко я сказал, что у меня страшно болит голова. Глядя на мое лицо, они поверили. Шинономе-сан не было, когда мы одевались, я не успел поздравить ее с праздником. Жалко. Договорившись созвониться с друзьями в новогоднюю ночь, я машу им рукой - и мы выходим из школы.

Открыток оказывается не семь, а восемь. Две повторяются, остальные разные.
- Мама, Юйко, Яёи, Кио, Кацуко-сэнсей, Шинономе-сан, - загибаю я пальцы. - А… и папа. - Ты приподнимаешь брови, но, к счастью, ничего не говоришь. - Еще Нацуо и Йоджи, но я не знаю их адреса.
- Я тоже не знаю, - ты закрываешь дверцы шкафа. - Ты собираешься писать Кио?
Я пожимаю плечами:
- Он твой друг, он был у меня на дне рождения… А разве ты сам не напишешь?
- Ну, одна открытка как раз осталась. Но вообще я хотел присоединиться к твоим поздравлениям.
- Соби… - я перевожу взгляд с тебя на темный экран телевизора. - Это неправильно.
- Что именно? - ты беспокойно запускаешь руку в волосы.
- Кио твой друг.
Я не уверен, что имею право тебе это говорить. Но…
- Ну и что же? - ты делаешь пару шагов и встаешь так, чтобы попасть мне в поле зрения. Я снова отвожу взгляд. - Я поздравлю его по телефону. В прошлом году я так и сделал.
- А он?
- Что?
- Он присылал тебе открытку? - уточняю я, начиная сердиться. Ты хмуришься:
- Кажется, да.
- Тогда напиши ему, - заключаю я. - От тебя не убудет!
- Рицка, - ты снова встаешь передо мной. - Зачем это тебе? Мне казалось, вы не слишком ладите.
- Это другое, - я пытаюсь еще раз отвернуться, но ты ловишь мои запястья. Я тяну их из твоих ладоней, но не сильно. Не хочу ссориться. Хочу, чтобы ты понял. - Соби… Кио твой друг. А ты с ним не общаешься.
- Я общаюсь с ним каждый день по несколько часов, - отвечаешь ты сдержанно.
Наверное, будь это не я, ты бы даже слушать не стал. Я перестаю вырываться. Теперь мне боязно, что ты меня отпустишь.
- Разве ты хотел бы, чтобы Кио постоянно бывал здесь?
- Нет, - отвечаю прежде, чем прикусываю язык. Ты улыбаешься:
- Вот видишь.
- Соби, ну неужели тебе трудно послать поздравление? - я не могу пробиться сквозь твое упрямство. Терпение уже кончается. - Разве тебе на его месте не было бы обидно?
Понимаю, что зря сказал, но уже поздно.
- Мне хватает моего собственного места, Рицка. Хорошо, если ты приказываешь, я напишу Кио. Оставь открытку на свое усмотрение.
Ты отпускаешь мои ладони и уходишь к плите. Поднимаешь правую руку, будто хочешь дотронуться до лица или шеи, но она останавливается на середине движения. Я смотрю тебе вслед, потом с грохотом придвигаю к компьютерному столу стул и сажусь, веером раскладывая перед собой нэнгадзё.
- Ну и ладно… - шепчу в пустоту, - ну и пусть.
Потом нахожу в одном из ящиков ручку и начинаю писать. Главное - не забыть поставить везде завтрашнее число.

Ты подходишь часа полтора спустя, когда я развесил все оригамные фигурки и со злости взялся перечитывать Канта. Молча останавливаешься около моего плеча, и я не глядя вручаю тебе отложенную открытку. На ней зимний лес, прорисованный черной и серебристо-серой тушью, и светлое небо с несколькими звездами. Вторую такую же я надписал маме.
Ты берешь твердый картонный прямоугольник так, чтобы не коснуться моих пальцев, по-прежнему молча отходишь и садишься на кровать, подложив под открытку какую-то книгу. И застываешь, прижав к губам кончик ручки. Можно подумать, что уснул. Наконец ты вздыхаешь и открываешь рот:
- Что ты хотел бы, чтобы я написал, Рицка?
Я подпираю кулаком щеку и отворачиваюсь:
- Ничего. Можешь вообще об этом забыть.
- Но ты же сам… - начинаешь ты.
- Я хотел тебе объяснить! - я вскакиваю на ноги, ударяю кулаком по столешнице. - А одолжений делать не надо! Ни мне, ни Кио! Так не дружат!
Ты хмуришься:
- А как, по-твоему, дружат?
Я засовываю руки в карманы брюк:
- Дружат… Не знаю, просто дружат и все. Да ладно, Соби. Не хочешь - не пиши. Фиг с ней, с открыткой. Вот, смотри. Иди сюда.
Ты не двигаешься с места. Я в пять шагов пересекаю комнату, выхватываю у тебя из рук нэнгадзё - ты написал только обращение, - и рву пополам. Почему у тебя глаза почти серые?
- Иди сюда, - я хватаю тебя за рукав, вынуждая встать, и тащу к столу. Нахожу нужную открытку. - Читай. Устраивает текст?

«Успехов, удачи, здоровья и вдохновения… Множества картин и блестящего будущего… С Новым годом, если в прошлом году ты был чем-то обижен по нашей вине, прости…» Там что-то в этом роде. Нас в школе учили составлять поздравления.

Ты пробегаешь иероглифы глазами:
- Да, конечно. Ты только не подписался.
- Вот и подпишись, - я сжимаю губы. - От нас обоих. Агацума Соби и Аояги Рицка.
Ты ничего не отвечаешь и занимаешь мое место. У тебя четкий почерк, иероглифы красивые, будто вчера сдавал экзамен по каллиграфии. Закончив, ты поднимаешь голову:
- Готово. Что мне сделать еще?
Я тяжело вздыхаю. Не могу слышать такой твой голос.
- Перестать злиться.
У тебя даже ресницы не вздрагивают:
- Я не злюсь, Рицка. Правда.
- Ладно. Тогда я к маме один пойду, - я разворачиваюсь и направляюсь к вешалке, нахожу джинсы.
- Я тебя не пущу, - ты с тревогой следишь за моими перемещениями.
- А я тебя не спрашиваю, - хочу сказать злорадно, а выходит как-то… - Я не хочу идти - так. Значит, схожу один. По дороге открытки опущу. Часа через три вернусь.
- Рицка! - ты заступаешь мне дорогу. Я отталкиваю твою руку и обхожу тебя, иду за ширму, переодеваться.
- Я пойду с тобой.
- Нет уж! - я срываюсь на крик. - Не пойдешь! Что я сделал, чтобы со мной не разговаривать?! Отвяжись!
Влетаю за ширму и закрываю глаза. Но ты уже снова тут, кладешь руки мне на плечи. Я стряхиваю их:
- Я сказал, отстань!
- Рицка, послушай…
- Не хочу, - говорю я тише.
- Я был неправ.
- Да неужели, - я мотаю головой. - Я тебе не верю.
Твои руки подхватывают меня, опрокидывают на кровать:
- Попробуй.
- Пусти! - шиплю я, изо всех сил тебя отталкивая. - Сначала дуешься, а потом… Соби!..

Ты все-таки добираешься до моего лица, трешься носом об щеку. И целуешь меня так, будто месяц этого не делал. Я не могу отказаться - просто рот не слушается.

Когда ты отрываешься, я перевожу дыхание:
- … а потом говоришь, что со мной пойдешь. Я не согласен.
Думаешь, я забыл, о чем мы спорили? Надо перестать тебя обнимать.
- Прости, - ты осторожно гладишь меня по губам. - Рицка?
Я пытаюсь отвернуться. Ты не позволяешь.
- Так возьмешь меня с собой?
Я боюсь, что ты заметишь… что я на тебя слишком сильно реагирую в последнее время. Выхода нет.
- Да, - бормочу я, закрывая глаза.
Ты легко целуешь меня:
- Спасибо.
Ты собираешься, а я пытаюсь понять, откуда взялось ощущение, что последнее слово все-таки осталось за тобой.

*
Мама встречает нас приветливой улыбкой и праздничным столом. Я позвонил ей перед выходом, сказал, что через час приедем. Боялся, что она будет против твоего появления, но вышло наоборот. Не знаю, что ты внушил, когда забирал меня из дому, но мама доверяет тебе.
Мы обедаем, и она рассказывает, что сегодня на работе у них были проводы минувшего года. Было очень весело, оказывается, я позвонил домой, когда она только вернулась.
- Соби, у вас в студенческой группе было что-нибудь вроде бонэнкай? - спрашивает мама.
- Да, - ты киваешь, а я удивленно кошусь на тебя. Когда? - Мы пригласили нескольких преподавателей и объясняли им два часа, как трудно у них учиться, - ты вежливо улыбаешься.
Мама смеется:
- Да, хорошо раз в год сказать все, что думаешь! Рицка, а как дела в школе?

Мне вдруг вспоминается, как я проговорился, что уже готовлюсь к мартовским экзаменам.
Я застываю, не донеся до рта палочки, и молчу, хотя молчать опасно. Знаю, что опасно… Но не могу выдавить ни слова.

- Рицка, - в голосе мамы появляются нервозные нотки, - почему ты не отвечаешь? Рицка!
Мамин голос отдаляется, а лицо приближается… Или это у меня зрение плывет?
- У Рицки все в порядке, онээ-сан, - разбираю сквозь шум в ушах. - У него нет проблем ни с учителями, ни с одноклассниками. Вчера мы ходили на праздничный вечер.
Соби…
- Ты говорил с классной руководительницей? Как его успехи?
Мама будто забывает о моем присутствии, а я пытаюсь вынырнуть из молчания. И не могу. Мне показалось, что еще чуть-чуть, и… Я даже забыл, что ты здесь - как в самый первый раз, когда мы пришли за вещами.
- Да, я говорил с Шинономе-сэнсей, - откликаешься ты. - Она как раз общалась вчера с родителями и опекунами. Поскольку вы велели мне следить за учебой Рицки, я счел необходимым выслушать ее.
- Да-да, конечно, - мама оживленно улыбается. - Надеюсь, все неплохо?
- У него замечательная успеваемость, - говоришь ты, а я в ужасе жду, что сейчас грянет гром. У меня не может быть хорошей успеваемости для мамы! Лучше бы ты сказал, что я по уши в тройках! Но ничего не происходит. Ничего страшного, по крайней мере.
- Как это приятно узнать, - мама разливает по чашкам чай. - Какие у вас планы на вечер? Может быть, останетесь?
Перевожу глаза с тебя на маму и обратно. Я знаю, я плохой сын… но…
- Простите, онээ-сан, - ты принимаешь чашку и осторожно поворачиваешь на ладони, - сегодня к нам должны прийти гости. Мы были бы рады пригласить вас к себе.
Гости? У нас? Сегодня?! Почему я не знаю? Я открываю рот, чтобы задать вопросы, а ты неожиданно сжимаешь под столом мое колено. Я давлюсь чаем и ни о чем не спрашиваю.
- Нет-нет, - говорит мама, - ко мне тоже должны прийти. Я сожалею, но вынуждена отказаться. А к вам, должно быть, придут одноклассники и однокурсники?
- Да, мам, - я пытаюсь представить, кто может прийти сегодня сюда. Наверное, приятельницы с маминой работы.
- Три часа просидели, - она смотрит на часы, - а будто пятнадцать минут! Чем вас еще угостить?
- Спасибо, я наелся, - торопливо отказываюсь я. В твоем присутствии есть не опасно, но все равно у меня нет особого аппетита.
- Благодарю вас, - ты опускаешь палочки рядом с тарелкой, - мы сыты до будущего года.
- Вы мне льстите, мальчики, - мама начинает собирать посуду, а я сижу как пришибленный и молчу. Так она обращалась после еды ко мне и Сэймэю. Кажется, закрою глаза, и все вернется, и брат будет сидеть на торце стола, и папа будет строить планы на выходные. Я не решаюсь даже моргнуть.
- Рицка, - окликаешь ты. Я поворачиваюсь, и ты тихо спрашиваешь: - Что такое?
Я медленно качаю головой - подбородок идет влево, потом вправо:
- Ничего, а что?
- Ты бледный.
Мама выключает воду и вытирает руки полотенцем.
- Тебе показалось, - шепчу я быстро.
Ты недоверчиво смотришь, но ничего не добавляешь.
- Что ж, - говорит мама, - поскольку подарки не принято дарить накануне, сегодня я вам, пожалуй, ничего не вручу. Но если вы забежите, хоть завтра, хоть послезавтра, в любой день, я буду рада вас видеть! Рицка, слышишь?
- Угу, - отвечаю я. - Мы зайдем.
- Наверное, нам пора, - ты поднимаешься, кланяешься маме, как хозяйке дома. - Уже шесть вечера, а нам еще нужно закончить приготовления к собственному столу.
- Какой хозяйственный молодой человек, - смеется мама. - Что ж, не буду вас задерживать. Спасибо за визит!
Она провожает нас, помогает мне одеться, целует, обнимает на пороге:
- Я всегда рада тебе, Рицка. И тебе тоже, Соби.
- Пока, - я прикусываю губу.
- До свидания, - прощаешься ты. - С наступающим новым годом вас, Аояги-сан.
- И вам того же.
Дверь закрывается за нами.

Отпусти меня, отпусти, отпусти… Твой большой палец как раз прижимается к месту, где прослушивается пульс. Отпусти!

Темное вино - я помню, что оно кисловатое на вкус - на четверть заполняет широкий бокал, и ты освобождаешь мою руку. Теперь поставить, не расплескав, а то совсем по-детски получится.
Ты наливаешь себе столько же и закрываешь бутылку, отставляя ее в сторону.
- Еда перед нами, вино налито. Приятного аппетита, Рицка? - это звучит как вопрос.
- Угу, - я щелкаю палочками, точно крабьей клешней, и тянусь за самым маленьким осьминогом. - А когда будем пить вино?
- Когда что-нибудь съедим для начала, - ты встаешь со своего места и зачем-то идешь на кухню. Возвращаешься с парой круглых глубоких ложек, втыкаешь их в салат и в креветки:
- Чего тебе положить?
- Всего, - я оглядываю стол. - Только по чуть-чуть.
- Подставляй тарелку.
Тарелку я на всякий случай держу обеими руками. Чтобы тебе не пришло в голову снова меня страховать. Ты едва заметно улыбаешься. Чему, интересно.

Без десяти двенадцать я чувствую, что рыбу мы будем пробовать завтра. Вроде не ели ничего особенного, а больше не влезет. Я пересаживаюсь на твою сторону, чтобы видеть телевизор, и продолжаю препираться по поводу «Героя». На него только что дали анонс, на каникулах покажут. А мы с тобой в последний раз в кино именно на нем были. Тебе понравилось, а мне не очень. Теперь я вытягиваю из тебя, чем запомнился фильм, что даже пересматривать хочешь. Самое странное, что ты отвечаешь.
Это по-прежнему так непривычно, что я чуть не пропускаю наступление нового года. Когда диктор сообщает, что до о-сегацу осталось четыре минуты, я запинаюсь на полуслове. Ты тоже умолкаешь и с внезапным любопытством глядишь на экран. А потом мы начинаем смеяться. Не потому, что так надо по приметам, а просто… просто потому что смешно.

Вина мы выпили по два глотка, и сейчас ты наполняешь бокалы до половины. Теперь надо дождаться, чтобы начал звонить колокол. Вообще, если я правильно понимаю, сюда должен донестись звон из ближайшего храма, он в паре кварталов, но по телевизору уж точно не пропустим.
Сто восемь ударов. Шесть человеческих пороков, и у каждого восемнадцать оттенков. Если бы каждый удар и правда уничтожал по одному, мир был бы гораздо лучше. А если уничтожает, откуда они в следующем году берутся вновь? Жадность, зависть, легкомыслие, злость, глупость, нерешительность. Не знаю, какой худший.

Полночь.

- С Новым годом, Рицка, - произносишь ты под колокольный звон, слабый - от окна и чуть громче - от телевизора.
- И тебя, - мне почему-то зябко. - С Новым годом, Соби.
У тебя в глазах отражаются точки гирляндных огоньков, полумрак делает взгляд непонятным. Ты отставляешь бокал:
- Рицка, ешь, ты же только поклевал.
- Я больше не могу есть, - я смеюсь. Хорошо, что сейчас не видно, как щеки горят. - И завтра не буду…
Черт, надо отвернуться, наконец! Я нервно сглатываю. Твоя рука забирает у меня бокал, очень вовремя, потому что он накреняется. Потом ты дотрагиваешься до моего кошачьего уха и с улыбкой отводишь глаза:
- Не смотри так.
- Почему? - у меня, наверное, в горле пересохло, получается хрипло. - Соби?
- Да?
- Почему не смотреть? - повторяю я полушепотом.
- Потому что… - ты вздыхаешь, потом смеешься: - Не имеет значения. Конечно, смотри, если хочешь.
- Ответь мне!
Сегодня особенная ночь. Я люблю Новый год, это-то я помню. И хочу добиться правды. Хоть раз!
- Ты приказываешь? - осведомляешься ты осторожно, внимательно наблюдая за мной. Я пытаюсь не хмуриться:
- Я тебя прошу. Скажи.
- Неизвестно, что хуже. - Ты усмехаешься, и это… Это так обидно!
Я порываюсь вскочить, но ты ловишь меня за руку. Как всегда, так, что я по инерции чуть не падаю на тебя. Опираюсь на ладони, правая на полу, левая у тебя на бедре. Левую отдергиваю.
- Извини, - ты помогаешь мне снова сесть прямо, только теперь мы упираемся друг в друга коленями. - Я смеялся не над тобой, Рицка.
- А над кем?!
Ты прикрываешь глаза. Я сердито бью по полу:
- Как всегда! Ты как всегда!
Снова ударяю костяшками пальцев в половицы, и ты перехватываешь мой кулак. Тянешь к себе, подносишь к лицу. Я сопротивляюсь:
- Отпусти! Немедленно, слышишь! Соби!
Ты дышишь на мои пальцы, и они сами разжимаются. Целуешь ладонь, дотрагиваешься кончиком языка - горячо и щекотно.
- Соби… - выдыхаю я. Ты поднимаешь взгляд, не отрываясь от моей руки. - Ты не ответил на вопрос, - напоминаю беспомощно.
- На какой? - ты целуешь запястье.
- Почему ты… не хочешь, чтобы я на тебя смотрел, - я опускаю глаза. Твои пальцы ласково гладят подушечки моих:
- Я хочу, Рицка.
Вскидываю голову. Ты выглядишь смущенным, как… как я, наверное. Изумленно приоткрываю рот:
- Тогда почему?..

Ответ приходит прежде, чем я договариваю. Ты себе напомнил, сколько мне? Поэтому ухо потрогал? Шевелю обоими, ставлю торчком:
- Поэтому?
Сейчас умру от неловкости, но выну из тебя причину. Ты опускаешь глаза, встряхиваешь волосами, чтобы закрыть лицо:
- Да.
- Тогда… тогда пусти! - вырывается у меня. - Нечего меня трогать, если к себе не подпускаешь!
Кажется, мы так уже ругались однажды.
- Пусти, я не шучу! - я тщусь вырвать руку из твоих тонких с виду пальцев. Ну да, как же.
- Рицка, - ты хмуришься, очень сильно, я так всего пару раз видел, - ты не понимаешь…
- Прекрасно я все понимаю! Тебе, значит, можно, а мне нет! Думаешь, я…
Я вовремя проглатываю окончание фразы.
- Думаешь, я маленький! - договариваю после паузы. - Между прочим, тринадцать - это возраст согласия!

В наступившей тишине я понимаю, что колокол отзвучал. Наступил новый год.

- Но не в тех отношениях, которые у нас, - возражаешь ты очень серьезно. - Я старше, Рицка. И мы одного пола.
- И сколько ты думаешь так жить?
Мне крайне интересно, что ты скажешь.
- Столько, сколько потребуется, - отвечаешь ты, не задумываясь.
- А конкретнее!!
- Года три, - ты пожимаешь плечами.
У меня, наверное, глаза сейчас как блюдца:
- Что-о? Сколько?!
- Пока тебе не исполнится шестнадцать. Или хотя бы пятнадцать.
Я сажусь на пятки и закрываю свободной рукой лицо. Ты точно псих. Да мы раньше чокнемся.
- Рицка, - продолжаешь ты, - что тебе не нравится? Разве тебе со мной плохо?
Я мотаю головой, не отрывая от лица растопыренных пальцев.
- Разве я хоть раз дал тебе понять, что мне тягостно ожидание? - ты осторожно тянешь меня за руку.
Я не отвечаю и не двигаюсь.
- Скажи что-нибудь, - просишь ты.
Я вздыхаю - чуть не до головокружения - и все равно не шевелюсь. Нарочно вид делаешь?
- Соби, ты хочешь, чтобы я смотрел на тебя, или не хочешь? Я тебе нравлюсь вообще?
- Разве ты сомневаешься? - спрашиваешь ты тихо.
- Сомневаюсь! Потому что ты не даешь, чтобы я хоть что-то!.. Только если бы я тебе приказывал! А я так не собираюсь!
- Ты мне очень нравишься, - я почти не слышу тебя, а посмотреть не решаюсь. - Очень, Рицка. Правда. Но мы не можем.
Я набираю в грудь воздуха - и одним длинным движением пересаживаюсь тебе на колени. Знакомая поза. Ты не успеваешь остановить меня, отпускаешь мою руку - и сразу обнимаешь:
- Не дрожи. Рицка… перестань.
Я не разбираю слов. Только голос, мягкий, чуть неровный. Зарываюсь лицом в твои волосы. О своем поведении подумаю завтра.
- Ты обещал меня не отталкивать, - шепчу, чувствуя, что во рту горько. Наверное, от вина. - Ты обещал…
Ты сжимаешь меня так сильно, кажется, вот-вот переломишь:
- Разве я отталкиваю?
Я судорожно киваю.
- Откуда такая мысль? - с искренним недоумением говоришь ты, гладя мою спину. - Я все для тебя сделаю. Чего ты хочешь?
- Ничего, - я закрываю глаза.
Ты обхватываешь пальцами мою шею, заставляешь поднять голову:
- Рицка? - взгляд, в котором нет дна. Стоило поднять ресницы - и я проваливаюсь в твои зрачки. Они сейчас чуть ли не во всю радужку.
Ты не понимаешь?..
Собираю остатки мужества и впервые сам прижимаюсь к твоим губам. Даже если не умею… ты же учишь.
Ты резко, коротко выдыхаешь, но ни секунды не отодвигаешься. Впиваешься пальцами в мой затылок и целуешь, целуешь, целуешь, пока я не забываю, что сержусь, и у нас не кончается дыхание. Глаза у тебя закрыты.
Я осторожно прижимаюсь губами между воротником твоей рубашки и линией бинтов. Ты вздрагиваешь, но не отстраняешься, и я жадно втягиваю носом твой запах.
- Рицка…
На всякий случай вцепляюсь покрепче, но ты только дышишь быстро, так, что пульс частит.
- Я дождусь, - обещаешь ты спокойно. Так спокойно! - Я хочу быть твоим.
- Я тебя и так никому не отдам, - повторяю я в который раз. - Дело не в этом!
- А в чем?
Не смогу тебе сказать. Не смогу, ни за что. Обнимаю изо всех сил, прижимаюсь всем телом - как недавно… Ты понимаешь раньше, чем я успеваю шевельнуться:
- Подожди…
- Мы оба отвечаем, ты согласился, - я торопливо, наощупь закрываю тебе рукой рот. - Только если ты не хочешь… Не хочешь?
Чуть ослабляю нажим и в панике жду отказа. Ты не отвечаешь - целуешь мою ладонь, потом трешься об нее щекой. От этого у меня внутри что-то будто взрывается - я вскрикиваю.
Ты же тоже… тоже…
Кажется, когда в прошлый раз мы были в джинсах, я чуть не загорелся. Но сейчас еще жарче - на мне домашние штаны, на тебе эти новые. Мягкие. Я… я тебя чувствую, Соби, и фиг ты меня обманешь! Как горячо… Я не выдержу... Но руки пускать в ход страшно… и стыдно…
Твои пальцы распускают шнурок на моих штанах, забираются внутрь, в плавки, ты сжимаешь меня, сразу поймав ритм.
- Соби!.. - я ловлю губами воздух и вталкиваюсь в твою ладонь, - Соби!
Ох, как же… Я слышу собственный вскрик - и оседаю вниз, чувствуя, как дрожат ноги. Тебя тоже знобит… Но я даже не думаю слезть с тебя, отпустить.
Ты выжидаешь полминуты, а потом бережно меня приподнимаешь. Коротко трясу головой и хватаюсь за тебя:
- Нет… - не могу этого выговорить, только делаю еще одно слабое движение бедрами.
- Нет, - так же тихо откликаешься ты. - Рицка… нет.
Я повторяю действие еще раз, и ты сдавленно стонешь сквозь зубы, но не пытаешься меня оттолкнуть. Я медленно двигаюсь вверх-вниз, и через пару минут ты все-таки сдаешься. Одной рукой, как обручем, обхватываешь меня за талию, а другую опускаешь вниз, помогая моим движениям. Закусываешь губу, зажмуриваешься… Мне уже плевать на смущение - я никогда не видел тебя таким.
- Соби, - шепчу я, - Соби…
Тебя протряхивает крупной дрожью, она даже во мне отдается, и ты привлекаешь меня к себе, прячешь лицо. Я запускаю руки тебе в волосы.
- А хорошо, что мы не пошли на хацумодэ, - говорю задумчиво, пропуская между пальцами светлые пряди. Ты тихо фыркаешь и целуешь меня в шею:
- Я тебя люблю, Рицка.
- Угу, - я вздыхаю и сползаю пониже, чтобы тоже опустить голову.

Ого. Ничего себе. MP-3-плеер, со встроенной памятью, весь длиной с мой большой палец. «Nexx» - серебристые буквы на черном фоне. Наушники, тоже черно-серебряные, и зарядник. Я ошарашенно смотрю на тебя:
- Соби, но… это же дорого?
Ты качаешь головой:
- Рицка, почему ты постоянно беспокоишься, что мы разоримся? Этого не произойдет, уверяю тебя.
- Я не об этом беспокоюсь, - отвечаю я мрачно. - Я думаю, что ты… Ты на меня очень много денег тратишь.
- А я так не считаю, - ты поддеваешь палочками кусочек кекса и задумчиво крутишь над тарелкой. - Мне приятно то, что я делаю. Разве это плохо? Или тебе не нравится эта игрушка?
- Очень нравится, - я уже понял, что на такие вопросы лучше отвечать правду, пока ты собственное объяснение не придумал. - Но, Соби, ты и так нигде не работаешь!
- О, - ты опускаешь так и не съеденный ломтик кекса назад на тарелку, откладываешь палочки. - Ты мог спросить раньше, Рицка. Я бы ответил.
- На что? - я хмурюсь. - Я ни о чем не спрашивал! И ты ни о чем не говорил!
- Я не думал, что тебе интересно, - ты с любопытством смотришь, как я пытаюсь не зарычать.
- Мне интересно, - наконец произношу я вежливо. Так вежливо, что тебе делается смешно:
- Извини. Просто я из очень старой и довольно состоятельной семьи с самурайскими корнями. Когда родители и младшая сестра погибли в аварии, на мое имя остался солидный банковский вклад. Потом к нему добавилось полученное наследство. Оформлением бумаг занималась моя тетка, мамина сестра, я был еще слишком маленьким, чтобы самому принимать участие. После того как мне исполнилось восемнадцать, я обратился в банк и перевел деньги в ценные бумаги под проценты. Когда вклад делался, этих бумаг еще не было в обращении. Последние два года мне хватает денег на оплату университета, на кисти и краски, на квартиру и на жизнь. И даже остается. Вот так.

Я сижу и пытаюсь разобраться в сказанном. Ясно, конечно, не все, но суть уловил: я тебя все-таки не оставляю в университете без обедов. Если не врешь, конечно. Мне кажется, что нет.
- Хочешь, я объясню подробнее, что непонятно? - предлагаешь ты, отпивая кофе.
- Не-а, - я грызу кончик палочки. Ты отнимаешь ее. - С самурайскими корнями? - переспрашиваю после паузы.
- Да. У нас дома было традицией знать бусидо. Я и сейчас многое из него помню, - ты смотришь куда-то в пространство. - Это было частью обязательного воспитания для мальчиков. Отец хотел, чтобы мы не забывали, кто мы и откуда.
- А я не помню, откуда я, - признаюсь я неожиданно. - Даже первые десять лет жизни не помню.
Ты тут же устремляешь на меня пристальный взгляд, но ни о чем не спрашиваешь. Может, ты тоже ждал, пока я расскажу сам? Я тяжело вздыхаю:
- У меня диагноз «замещение личности» из-за амнезии. Я только два последних года кусками помню - и прошлый… ну, который вчера закончился… год с апреля. Как раз с похорон, - заканчиваю полушепотом.
Ты киваешь, но не выглядишь испуганным.
- Поэтому я к психологу езжу, - продолжаю через силу. Я впервые об этом рассказываю, но я ведь тебе обещал. А карточку у Кацуко-сан выпросить не удалось. - Она со мной занималась два года. Уговаривала смириться с тем, какой я. Говорила, что я и так настоящий. А у меня до сих пор бывает, что забываю что-нибудь. Какие-нибудь случаи или разговоры… Или говорить не могу подолгу. Ну… вот.
- Рицка, - ты ждешь, пока я посмотрю на тебя. А я не могу. К глазам подступают непонятно откуда взявшиеся слезы. Ты протягиваешь руку, находишь мою ладонь. Сжимаешь пальцы. - В каком смысле - настоящий?
- В таком… - я бессильно повожу плечами. - Я же не помню, каким был до того, как это случилось. И даже не знаю, что там было! Что произошло!
Ты облокачиваешься на стол, не выпуская мою руку. Кладешь подбородок на наши переплетенные пальцы и смотришь на меня - я вижу краем глаза.
- Рицка, ты действительно ни в чем не виноват. Просто так вышло. И то, какой ты теперь, важнее, чем каким ты был.
Я осторожно поворачиваюсь:
- Ты честно так думаешь?
Ты медленно наклоняешь голову, не поднимая ее с наших соединенных ладоней и не отпуская мой взгляд:
- Да. Я пришел к тому тебе, какой ты сейчас. И вспомнишь ты прошлое или нет, ты для меня не изменишься. Я все равно буду тебя любить.
Я смотрю на твои губы, так легко произносящие слова, заглядываю в глаза:
- Поклянешься?
Ты кладешь свободную руку мне на затылок, притягиваешь ближе:
- Клянусь. - Поцелуй короткий, в нем привкус кофе и дыма от твоей утренней сигареты. Я не жмурюсь.
- Закончил завтракать? - спрашиваешь ты, отпуская меня. Я киваю. - Тогда посмотри, сколько градусов за окном, и можем отправляться.
- Куда? - я иду к балкону, а ты уносишь на кухню посуду.
- Сначала к маме.
- Это я уже слышал, - я открываю шкаф и начинаю искать свитер потеплее. Там солнечно, но довольно холодно, а куда ты меня потащишь, пока непонятно.
- А дальше увидишь, - ты включаешь воду.
Так я и знал.

*
Мама, оказывается, купила подарок не только мне, но и тебе. Для меня она приготовила набор кистей к экзаменам, а для тебя - рисовальных. Хорошо, что ты спросил меня по дороге, как обстоят дела с подарком. Пришлось признаться, что никак. Ты укоризненно покосился на меня и чуть ли не за руку затащил в ближайший супермаркет. Оттуда мы вышли с палочками ручной работы, набором ароматических масел и совсем-совсем маленькой «медвежьей лапой»-кумаде. На мои слова, что хватит чего-то одного, ты только покачал головой:
- Это же мама, Рицка. Здесь не может быть много.
Да, когда ты со мной, и мама спокойна, так легко этому верить. Я не ответил.
Подаркам мама обрадовалась, пожелала нам счастливого начала года и даже поцеловала меня. Не могу привыкнуть - за мамиными поцелуями обычно случалось что-нибудь… Но ничего не произошло. Когда мы вышли из дому и направились знакомым маршрутом на остановку, я вздохнул. Ты положил мне руку на плечо:
- Все в порядке.
- Сам знаю, - я пнул попавшуюся под ноги ледышку. - Теперь куда?
- Скоро узнаешь, - ты подождал, пока я войду в автобус, и поднялся следом.

- А куда мы едем? - этот номер не идет ни в парк, ни в Диснейленд, ни… Я вообще не знаю Токио, напрашивается неутешительный вывод.
Мы выходим, не доезжая от пункта назначения. В автобусе было душно, меня начало укачивать, и ты предложил пройти остаток пути пешком.
На улицах людно, но как-то не очень шумно - словно все праздновали, а теперь отдыхают и даже говорят вполголоса. Ты предлагаешь мне руку:
- Чтобы не толкали.
- Думаешь, это спасет?
Ты терпеливо ждешь. Ну как хочешь. Я вкладываю пальцы в твою ладонь и иду дальше, ожидая, когда придется уворачиваться или самому не толкаться слишком сильно.

Но… я бы не поверил, если бы ты не предупредил. Такое ощущение, что вокруг нас смыкается невидимая стенка, вроде щита, который ты ставил при поединках. Нас правда не задевают. И не обходят нарочно, и на ноги не встают. Я молча наблюдаю минут пять, потом не выдерживаю:
- Как ты это делаешь?
- Это не я. Это мы оба, - отвечаешь ты спокойно. - Моя сила возрастает больше чем вдвое, когда объединена с твоей.
Мы идем сквозь толпу, как нож сквозь сливочное масло. Невозможно.
- А в чем у меня эта сила проявляется, Соби? - задаю вертящийся на языке вопрос. - Если об этом разрешено говорить, - добавляю поспешно, вспомнив про твои запреты.
- Сложно объяснить, - ты не понижаешь голоса, все равно никому, похоже, нет до нас дела. - Сила - это такая… энергетическая субстанция, или способность, которой наделены не все. Я сам точно не знаю. Но если человек обладает силой, ее можно развить, как умение. Мы сейчас ничего не делаем, Рицка. Просто не хотим, чтобы нам отдавили ноги. В поединке все гораздо сложнее.
- Ну да, там заклинания, - я передергиваюсь. Оковы на горле - штука, которую и хотел бы, да не забудешь.
- Не только заклинания, - ты, похоже, замечаешь мое движение. - Когда Боец и Жертва объединяют силы для боя, требуется куда больший уровень концентрации. Именно он помогает слышать и предсказывать друг друга.
- Ты меня этому учишь, - я сжимаю твою ладонь.
- Да, - просто отвечаешь ты. И добавляешь, помолчав: - Мы пришли. Подними голову.

Если бы я не рассматривал последние минуты тротуар и ботинки тех, кто нас обходит, то, конечно, сообразил бы раньше. Она возвышается над нами, высокая, железная, ажурная. Токийская башня, мама считает, что она красивее Эйфелевой в Париже. Сюда меня обещал свозить Сэймэй.
- Соби, нам что - сюда? - я бы, наверное, прижал уши к голове, если бы они не были упрятаны в шапку. - Мы будем подниматься?
Ты киваешь:
- Тебе ведь понравилось смотреть на город с колеса обозрения, Рицка? Я помню. Отсюда тоже очень красивый вид.
- А ты… ты был здесь раньше?
- Да, с Кио, в прошлом году, - ты наклоняешься, чтобы посмотреть на меня: - А что такое?
Глаза прикрываются от облегчения, но я тут же их открываю. Зачем я испытываю это чувство!
- Интересно стало. Я давно хотел туда забраться.
Твое лицо светлеет:
- Замечательно. Идем? А потом пообедаем. Я знаю в квартале отсюда уютное кафе. Думаю, тебе понравится.
Я соглашаюсь - и мы отправляемся к лифту.

… Меня буквально впечатывает в рукав твоего пальто. Чтобы не упасть, вцепляюсь в твой локоть, ты подхватываешь меня другой рукой и помогаешь устоять на ногах.
Выдох.

Поднимаю голову, встречаюсь с тобой глазами. Удалось! Но радость тут же гаснет: у тебя порез во всю щеку, набухает яркой кровью, как краской. И руки ледяные.
- Я же велел не начинать без меня, - я закусываю губу. - Ты никогда не слушаешься!
- Я послушал тебя, - ты кладешь ладонь мне на голову. Я знаю, что так ты черпаешь силу. Я - твой источник. Больше меня при поединках этот жест не бесит.
- Послушал?..
Тогда, похоже, я очень вовремя.
Беру тебя за свободную руку и лишь после этого оборачиваюсь и смотрю на очередную пару. Таких к нам еще не присылали. Две девушки. Распущенные волосы, у одной желтые, у другой оранжевые, большие глаза, длинные, летящие даже в безветрии Системы зимние плащи.
- Вы! - я делаю шаг вперед, - это против правил! Вы должны были дождаться!
- О, Аояги Рицка, - с любопытством приглядывается та, у которой волосы рыжее. - Нелюбимый.
- Наконец-то посмотреть вживую на этого ребенка, - кивает вторая. - Солнышко, в каком ты классе?
Девчонки-Нули пробовали это. Почему они думают, что я буду реагировать, как им хочется?
- В каком надо! - Твоя ладонь постепенно теплеет. - Как вы могли начать битву двое против одного?
- Да какая разница, - пожимает плечами желтоволосая. - Вы разноименные, ваши победы не могут длиться вечно. А мы - новейшая разработка Нагисы-сэнсей. И нам велено забрать Соби. Его хотят проверить - на техпригодность. Тебя прихватим попутно, так что отойди в сторонку и не беспокойся.
- На что проверить? - мне кажется, что я ослышался. Ты же живой… Как они смеют!
- На техническую пригодность, - повторяет ее напарница. У нее звонкий беззаботный смех. - Может, если он сам не может понять, где лучше, ему следует в этом помочь?
Твои пальцы вздрагивают, я стискиваю их сильнее.
- А может, вам следует пойти куда подальше?
Не умею я быть вежливым долго. Не умею.
- Ты пожалеешь о своей грубости, - все так же улыбаясь, обещает жёлтая.
- Давайте-ка еще раз! - требую я. - И по правилам!
- Ты сам напросился, - они берутся за руки, соприкасаются плечами, склоняют друг к другу головы:
- Я, Сайюри!
- Я, Чжан!
- Но вместе мы - Безобидные! Никому не обидеть - нас! И некого обижать - после нас!

Да. Таких мы точно еще не видели. Значит, посмотрим.
Я обнимаю тебя - пальто расстегнуто, наверное, тебя тоже из дому или из гостей выдернули вызовом. Прижимаюсь лбом, трусь кошачьими ушами:
- Ты победишь. Я в тебя верю.
- Слушаюсь, - ты берешь мое лицо в ладони и целуешь - коротко и очень нежно. Так, что мне… хочется не сражаться, а продолжить. Ты чуть заметно усмехаешься:
- Я постараюсь поскорее.
Я киваю и отступаю на свое место - на полшага позади и сбоку от твоей правой руки.

- Закончили? - язвительно осведомляется стоящая за своим Бойцом Сайюри. Мандариновые волосы искрятся от силы. У них ее много… очень много. Но сомневаться нельзя.
- Ну? - вместо ответа отзываюсь я.
- Чжан, начинай! - она складывает на груди руки, устремляет на меня громадные глаза. Такая хрупкая на вид… Но мне впервые страшно.
Боец Безобидных крест-накрест рубит ладонями воздух:
- Радужный шквал!
- Защита, - опережаешь ты заклинание. На наш купол наваливается сумасшедшее многоцветье, слепящее, сбивающее фокусировку взгляда. Кажется, оно вот-вот проникнет в мысли.
- Закрой глаза, - говоришь ты, не оглядываясь. - Не смотри.
- Не отвлекайся на меня, - решительно откликаюсь я. - Нейтрализуй ее!
- Грозовые тучи, - ты проводишь перед собой ладонью с раскрытыми пальцами. - Молнии, бьющие в тела. Нет радуги в шторм!
- Парирую! - Чжан вскидывает руки вверх. - Отражение!
- Зеркало, - ты быстрее. Одна из молний, перенаправленная в нас, все же ударяет в их щит. Сайюри передергивается.
- Как поражает цель стрела из лука, так боль да поразит ударом в грудь! - ты щелкаешь пальцами, и поблекшие радужные блики сворачиваются в смерч, ввинчивающийся в сферу их защиты. Но Чжан вытягивает руку - и принимает его на ладонь. Гасит, небрежно дунув - и возвращает удар:
- Морская гладь, пронизанная солнцем. Умри в воде! Лучами захлебнись!
Цунами настолько реальна, что я в ужасе жду ее приближения. Разве от волны в пятьдесят метров высотой спасешься?..
- Защита!
Левую руку обжигает болью, прошивает до самого плеча. Цепь. Всего одна - а ощущение, что сейчас в обморок грохнусь. Ну нет! Я скриплю зубами и остаюсь на ногах.
- Рицка, - оглядываешься ты, в глазах испуг. Я вздергиваю подбородок:
- Не обращай внимания! Все нормально!
- Сдавайся, Соби, - предлагает Сайюри мелодично. - Зачем ты подставляешь Нелюбимого? Против Чжан атаки бесполезны!
- Против тебя тоже, - сипло напоминаю я тебе в спину. - Не вздумай ее послушать!
- Ты виноват перед одной Жертвой, которую не уберег, подумай, хочешь ли повторить это со второй? Может, это твой рок, Соби? Идем - сэнсей поможет тебе. Он давно тебя ждет.
Ты не двигаешься и не отвечаешь.
- Не смей, - повторяю я настойчиво. - Не смей, слышишь! Она лжет!
Ты опускаешь голову.
- Соби, - с угрозой говорю я. Только бы ты не разобрал моего страха! - Это неправда! Ты не можешь от меня отказаться!
- Сдавайтесь, - Сайюри так улыбается, что мне хочется ее придушить. И правда, с виду совершенно безвредная. - Ему будет лучше без тебя! В Семи Лунах Нелюбимому подберут Бойца!
- Расходитесь в версиях, - я делаю два шага вперед и падаю на колени от огненной боли во всем теле. Ты торопливо опускаешься рядом, обхватываешь меня за плечи. - Неверящие сказали, что Бойца мне уже нашли. Врете, да? Не знаете, чем взять? Я не пойду с вами! И Соби тоже!
Ты прижимаешься губами к моему затылку и произносишь очень тихо:
- Подумай…
- Сам подумай хоть раз, - я закрываю глаза. - Я не хочу… без тебя, слышишь?
- Да, - ты киваешь, я чувствую, и встаешь. Я тоже. Прислоняюсь к тебе, потом отрываюсь. Голову обносит, но ничего. Вытерплю.
- Что решили? - Чжан держит руку в боевой позиции. - Тайм-аут окончен. Отправляешься с нами?
- Продолжаю бой, - ты откидываешь голову и смотришь ей в глаза.
Сайюри глядит на меня, наклоняется, упираясь руками в колени:
- Маленький, тебе же больно!
- Прибереги жалость для своего Бойца, скоро понадобится! - я не могу улыбнуться, но и слов хватает. Она вздергивает верхнюю губу, как злая собака. Будто маска сваливается:
- Чжан, прикончи их!

Нет… Мы нужны живыми. Нас не станут убивать. Только оглушат. Нельзя этого допустить.

- Шум свежих листьев под весенним ветром, другие звуки в памяти сотри!
- Отвергаю, - оглушительный шум, как радиопомехи, не смолкает совсем, но постепенно молкнет.

В голову… они так настойчиво лезут в сознание… Что за странный стиль атак… А наши пропадают, будто поглощаются…

- Дождь ледяной, наполнившийся болью, пади на темя, сил и слов лиши!
- Защита, - улыбается Чжан. - Возврат!
- Парирую.

Что-то неправильно.

- Со мной же ты щелкаешься! - привожу я аргумент.
- Ты - это другое дело.
- Почему другое? - я открываю твой телефон. Что хоть у тебя в нем за музыка…
- Потому, - улыбаешься ты, - с тобой мне хочется фотографироваться, Рицка.
Я смотрю на список мелодий, но не вижу иероглифов. Со мной хочется. А тогда? Там?
- Что-то не так?
Я поднимаю голову и встречаю твой взгляд:
- С чего ты взял!
- Мне показалось, - ты возвращаешься к работе, но продолжаешь посматривать на меня - чаще, чем за последние полтора часа.
- Показалось, показалось, - бурчу я себе под нос. Похоже, ты скоро будешь мысли мои читать без всякой связи. - А как ты совместишь фотографию с… ну, с тем, что сейчас рисуешь? - задаю очередной вопрос. Кажется, в последнее время тебе нравится на них отвечать. Потому что я больше ни о чем опасном не спрашиваю, наверное. Смысла нет - ответить ты не можешь, а худшее… я знаю, пожалуй. - Как ты сделаешь, чтобы мы там вместе были, а не как будто из разных ситуаций?
- Рицка, я же все-таки учусь на факультете живописи, - ты поднимаешь бровь. - Может быть, у меня нет портретной специализации, но основы я знаю. И потом, если получится неудачно, просто выбросишь рисунок, вот и все. Нарисуем другой.
Ага, жди, выброшу. После того, как ты над ним столько работал.
- Ты хочешь, чтобы мы были рядом? - ты разглядываешь мои кошачьи уши и что-то подправляешь на эскизе. Я несколько раз стригу ими воздух. Ты смеешься: - Не так быстро, пожалуйста.
- Ну да, - очень хочется спрятать голову между коленками. Как бы разучиться краснеть, когда ты на меня так смотришь?
- Хорошо. У меня где-то был подходящий ракурс.
- Ты знаешь, сэнсей плакала в тот вечер, когда в школе был праздник, - вспоминаю я вдруг. - Я спросил, что случилось, а она сказала, что все в полном порядке. И в классе закрылась.
- Мм.
Странная реакция. Кошусь на тебя из-под ресниц: ты абсолютно спокоен.
- Наверное, вы к этому времени с ней уже поговорили, - рассуждаю я вслух, - ты, между прочим, не рассказал, о чем. О моем поведении?
- Нет, - ты кладешь карандаш на подставку и идешь к телевизионной тумбе. Открываешь ее, достаешь небольшой альбом. Наверняка на двадцать четыре снимка всего - старый, в мягкой обложке. Листаешь, вынимаешь какое-то фото и возвращаешься к мольберту. Прикрепляешь снимок к краю листа большой цветной скрепкой и начинаешь прикидывать композицию. По крайней мере, мне так кажется, потому что ты постоянно смотришь то на фото, то на бумагу.
- А о чем тогда? - Похоже, продолжать тебе не хочется. Но мне уже интересно.
- Ни о чем особенном, - ты начинаешь набрасывать первые линии и теперь вообще не высовываешься из-за деревянной рамки. Я терпеливо жду, когда тебе снова понадобится на меня посмотреть. Минуту спустя ты отрываешься от работы, и я перехватываю твой взгляд:
- Соби, ты скажешь или нет?
- Если ты настаиваешь.
- Настаиваю! - я начинаю сердиться. - Разве разговор с сэнсеем - это тайна?
- Нет, - ты не меняешься в лице. - Она сказала, что влюблена в меня, я ответил то же, что раньше. Что меня это не интересует. Честное слово, Рицка, я не был с ней груб. Не думаю, чтобы это было причиной слез. Больше я ничего не знаю.
- Так и сказал? - переспрашиваю я.
- Что?
- Что тебя это не интересует?
- Да, - ты пожимаешь плечами. - А как, по-твоему, я должен был ответить?
Я дергаю себя за отросшие волосы:
- Соби, но это же жестоко! Она… Сэнсей знаешь какая хорошая!
- Что с того? - ты опускаешь руку с карандашом и удивленно смотришь на меня. - Я уже говорил, что мне не нужны проблемы от ее увлечения. К тому же, Рицка, разве ты хотел бы, чтобы я влюбился в твою учительницу?
Я качаю головой, не отрывая от тебя глаз. Нет. Но…
- Это жестоко, Соби, - говорю я шепотом. - Ты… Я не знал, что ты такой.
- Я твой Боец и я принадлежу тебе, - ты подходишь, опускаешься на колени рядом. - Мне не нужен никто другой.
Я нерешительно касаюсь твоего лица. Ты тут же поворачиваешь голову, целуя мою ладонь, зажимаешь ее между щекой и плечом.
- Я люблю тебя, Рицка, - ты мягко отводишь с моего лица челку. - Если прикажешь, я могу извиниться. Но не вижу смысла.

Я высвобождаю руку. Кажется, впервые понимаю Кио, как его должно было раздражать твое отношение ко мне. Не знаю, чья вина, что ты такой. Не знаю, почему сейчас так жжет внутри. Ты самый странный из всех, кого я встречал.
- Рицка, - ты гладишь мои кошачьи уши, - прости.
- За что? - я сцепляю пальцы в замок.
- Я тебя расстроил. Что мне сделать, чтобы ты улыбнулся?
- Ничего, - я вздыхаю. - Ты не поймешь.
- Отчего же?
- Потому что ты… Ты ее обидел! - Ты хмуришься. - Зачем, Соби?
- Затем, что лучше не иметь иллюзий с самого начала, чтобы потом не было больно их лишаться, - отвечаешь ты ровно. - Пусть она знает, что рассчитывать не на что. Это единственное, что я могу сделать для Шинономе Хитоми.
Я медленно выдыхаю. Крыть нечем.
Ты склонил голову и ждешь моей реакции. Я осторожно тяну тебя за прядь волос:
- Соби.
- Да? - ты терпеливо смотришь на меня. Черт, как же трудно это сказать. И как у тебя получается?
- Я был неправ.
Твой взгляд теплеет:
- Ну что ты, Рицка.
- Честно. Я… ненарочно.
Ты окончательно усаживаешься на пол, не пытаясь вытащить волосы из моих пальцев, и внимательно меня разглядываешь. Чтобы я совсем покраснел, не иначе.
- Иди сюда, - ты раскрываешь руки. Я мотаю головой:
- Не-а. Рисуй!
- Уверен? - в углах рта у тебя улыбка.
- Ага.
Ты уже встаешь, когда я решаюсь и торопливо чмокаю тебя в щеку.

Полчаса спустя ты отодвигаешь мольберт к стене:
- Все, хватит на сегодня. Не смотри, пожалуйста…
- …пока не будет готово, - заканчиваю я, потягиваясь. - Я помню.
- Заскучал? - ты протягиваешь мне руку. - Тебе необязательно разговаривать со мной. Мог бы читать книжку.
- Вовсе я не скучал, - я встаю, и ты меня сразу отпускаешь.
Кажется, тебе нравится мой ответ.
- Хочешь мороженого?
Я перебираю в памяти содержимое холодильника:
- У нас его нет.
- Зато в магазине за углом есть.
Я смотрю за окно, где опускаются сумерки:
- Ладно, давай сходим.
- Нет, если не хочешь гулять, оставайся, - ты идешь обуваться. - Я куплю и вернусь. Тебе какое?
- Темное в белом шоколаде, которое в прошлый раз ели, - я пытаюсь вспомнить название, но ты понимаешь:
- Ясно, - проверяешь карманы, берешь кошелек, оцениваешь, сколько осталось в початой сигаретной пачке. - Так, и сигареты. Я недолго, Рицка.
Я киваю, закрывая за тобой дверь. Потом возвращаюсь в комнату и начинаю искать телепрограмму. Новогодние праздники, по всем каналам показывают дурацкие шоу, но и интересные фильмы попадаются.

От раздавшегося в тишине звонка я вздрагиваю.

Я так и не закрыл твой мобильник, и сейчас он светится. У тебя не стоит «активный флип», можно не бояться, что меня услышат. Подхожу и сажусь на угол подушки, глядя на имя вызывающего. Накаркал.
Телефон разрывается целую минуту, пока наконец умолкает. Но не успеваю я перевести дыхание, как начинает трезвонить снова. Ненавижу эту мелодию. Что делать? Сэнсей не скажет тебе ничего хорошего. Тебя хотели забрать для проверки… на техническую пригодность, так сказали эти последние девчонки. Кто отдал такой приказ, если ты был любимым учеником?

В ушах шумит, сил пошевелиться нет совсем. Ты аккуратно одеваешь меня снова, ложишься рядом, опираясь на локоть, и начинаешь разбирать по прядкам мои волосы. Я поднимаю тяжелые веки:
- Но почему такое ужасное Имя?
Ты пожимаешь плечами:
- Для меня важнее, что оно общее, Рицка.
- Тоже верно, - признаю я, подумав. Мысли в голове двигаются медленно. - Значит, я точно твоя Жертва?
- Точно.
От твоего голоса становится как-то надежно.
- Вот бы раньше знать…
- Всему свое время, - ты садишься и осторожно тянешь меня за руку. - Вставай, а то мороженое совсем растает.

*
Себя ты набросал быстро, и теперь вооружился кистью. Начал раскрашивать рисунок, наверное. Я принес вторую подушку, бросил к первой, чтобы можно было не только сидеть, но и лежать, и положил рядом учебник по философской антропологии. Оказалось, очень интересная дисциплина. На психологию похоже. Только я понимаю не все и периодически пристаю к тебе с вопросами.
После обеда ты вытащил меня в мебельный магазин, я сначала не понял, зачем. Оказывается, ты высмотрел торшер в виде цветка из матового стекла. Я обрадовался, а то у тебя только под потолком лампы были. Когда мы установили его около кровати и включили, погасив верхний свет, стало уютнее.
Правда, я думал, что тебе рисовать темно будет, но ты переставил мольберт, предложил мне перебраться на кровать и занялся рисунком, поддернув до локтей рукава туники. Я до сих пор ни разу не видел, чтобы ты так делал. Мне почему-то кажется, что это с Именем связано. Я тоже несколько раз закатывал рукав, чтобы посмотреть и убедиться. Иероглифы на месте - бледные, почти невидимые, но исчезать не собираются. Наверное, при поединке будут светиться…
Я что - уже не надеюсь на нормальную жизнь без поединков?

Хмыкаю и сажусь удобнее, машинально обкусывая заусенец на пальце. Кажется, у меня появился еще один любимый автор - Фромм. Только система доказательств у него немного путаная. Я перелистываю страницы, но не могу сосредоточиться. Может, дело во мне, а не в книге? Мысли весь день прыгают с одного на другое, не могу поймать за хвост ни одну.

- А вот интересно, Соби, - прерываю я молчание, - если Имя дается до рождения, почему тогда не было заранее известно, что ты Нелюбимый, а не Возлюбленный?
Как странно. Кажется, что должно быть наоборот.
- Я не знаю, - ты смотришь на свою руку, - сам ломал над этим голову. - И добавляешь напряженно: - Ты ни о чем не спрашиваешь.
- А должен? - я закрываю увесистый том, убираю его с колен.
- Пожалуй, - ты по привычке начинаешь крутить в руках кисточку.
- Пальцы будут черные, - замечаю я. Ты спохватываешься и откладываешь ее. - О чем спрашивать, Соби? Что можно, ты сам рассказываешь. А что нельзя, то нельзя.
Ты хмуришься:
- Рицка, ты видел у меня Имя Сэймэя. Тебе неважно, каким образом…
- Нет, - я вцепляюсь пальцами в покрывало. Ясно, куда ты ведешь. - Это не имеет значения. Может быть, Имя у тебя появилось, потому что мы теперь связаны! Мы же не знаем наверняка!
- Едва ли причина в этом.
Я знаю, в чем… Только не хочу от тебя слышать.
- Соби, - я тереблю маленькую подлокотную подушку, - а ты связь чувствуешь?
- Да, - ты уверенно киваешь.
- Как? - у меня, наверное, глаза загораются, потому что ты улыбаешься:
- Все время.
- А как именно?!
- Не знаю, - ты отходишь от мольберта, садишься на край кровати. - Как твое прикосновение, наверное.
- И я, - я краснею. Ты тоже. Это бывает так редко, что я откровенно тебя рассматриваю. - Хорошо, - заключаю наконец.
Ты поднимаешь голову:
- Между прочим, я взял на седьмое февраля билеты в Саппоро.
- К-куда? - Ничего себе смена темы.
- Я обещал свозить тебя на Юки-Мацури, - ты осторожно толкаешь меня в колено. Я сижу, подогнув ноги, и на кровати это не самая устойчивая поза.
- Эй! Перестань!
Ты с сосредоточенным видом продолжаешь меня раскачивать.
- Я думал, - приходится опереться ладонями о кровать, - что это еще нескоро.
- Целый месяц, - ты ловко подсекаешь меня под локоть.
- Соби! - я падаю на спину, а ты смеешься. - Так нечестно!
- Почему?
- Ты сильнее! - пытаюсь встать, ты роняешь меня обратно:
- Мм? В самом деле?
- И что мы там увидим? - смиряюсь я. Так просто вырваться не удастся. Надо тебя отвлечь.
- Ледяные статуи, императорские пагоды и египетские пирамиды. И драконов. И еще много чего.
Ты кладешь руку мне на грудь, чтобы я не мог вскочить. Я скашиваю глаза на твои пальцы и соображаю, как выползать теперь.

Мы раньше никогда не играли. Ты в это время меняешься, как будто младше становишься. Мне нравится.

- Драконов, говоришь… Ты, кажется, что-то рисовал, - я делаю жест в сторону мольберта.
- У меня перерыв, - отзываешься ты невозмутимо. - Или ты хочешь, чтобы я вернулся к работе?

Я вздыхаю. Вот бы ты не заметил. Но ты же меня касаешься…

- Что такое, Рицка? - в твоем голосе появляются другие нотки. Почему мне раньше казалось, что ты всегда непробиваемо-спокоен?
- Ни-че-го, - делаю обманное движение вверх и подаюсь в сторону, выскальзывая из-под твоей руки. Сколько ни требую не поддаваться, все равно ты наполовину разрешаешь мне выигрывать. Скоро перестанешь!
Хватаю тебя за плечи и роняю, так, что ты даже вскрикиваешь.
- А, попался! - я торжествующе прижимаю тебя к кровати. Ты не вырываешься, только смотришь, а у меня пропадает вся наступательная сила. Осторожно тянешь меня за джемпер, укладываешь рядом. Я качаю в воздухе ногами в махровых носках:
- Все равно я выиграл.
- Конечно, - ты приподнимаешься, опираешься на локоть. - Так что насчет февраля, Рицка?
- Решили же! - недоуменно повожу я плечами. - Значит, поедем.
Сажусь на пятки. По-моему, раньше тебя больше нервировало, когда я тебя рассматривал.
- Соби, ты рисовать собираешься?
- Да, а что?
- Посмотреть хочу, - я зажимаю руки между коленями. - А ты уже четыре дня не показываешь. Там что - картина, что ли?
- Вовсе нет, - ты фыркаешь и тоже садишься. - Просто набросок.
- Ничего себе набросок! И кстати, когда у тебя сессия начнется, Соби?
- Примерно тогда же, когда у тебя кончатся каникулы. Почему ты спрашиваешь? - ты машинально скручиваешь в жгут прядь волос.
- А тебе к ней рисовать ничего не надо?
Ты наклоняешься и целуешь меня в висок:
- Не переживай.
Я начинаю сопеть:
- Вот хочу и буду! А то опять в долгах окажешься!
- Не окажусь, Рицка. Обещаю, - ты проводишь пальцем по моей раскрытой ладони и встаешь. - Рисовать так рисовать. Садись обратно. Между прочим, ты обещал озвучить основные положения теории Юнга об архетипах.

Я тридцать первого очень мало говорил. Но это, наверное, потому, что мы тогда поругались.
Еще несколько раз так глубоко задумывался, что ты не сразу мог меня дозваться, и не помнил потом, о чем думал.
А вчера мне приснился кошмарный сон. Я забыл его сразу, когда ты меня разбудил, только прижимался к тебе, чувствуя, какие у тебя руки сильные, и пытался протолкнуть застрявший в горле комок. Ты осторожно касался губами моих кошачьих ушей, висков, говорил что-то - тихо, ровно, и я успокоился. Так и уснул, пока ты меня укачивал.
Я сам справлюсь. У меня есть ты.

- Все нормально, сэнсей, - повторяю я, - у меня все хорошо.

- Что ж, ладно, - она встает с дивана, делает какую-то пометку в раскрытой тетради. - Скажи еще вот о чем. Как тебе кажется, твоя потребность в вербальном общении не усилилась?
- В вербальном?
Не знаю. Я с тобой могу часами молчать, тебя не напрягает. И с Яёи и Юйко обычно больше слушаю, чем говорю.
- Раньше ты предпочитал живым словам книги, - напоминает Кацуко-сан, делая вид, что занята просмотром какого-то документа. - Ты сам рассказывал, помнишь? Что насчет нынешнего положения?

А ведь правда. Я теперь точно больше общаюсь.

- Наверное, усилилась, - я с сомнением смотрю на психолога. - Я же разговариваю с друзьями. И просто так, и по телефону… А это важно, сэнсей?
- Более чем, - она улыбается. - Значит, тебя начал больше привлекать живой, а не написанный мир. Это свидетельствует, что твоя социализация завершается, Рицка-кун. Скоро тебе не будут нужны наши встречи. Ты станешь взрослым и покинешь меня, - шутливо добавляет она.
- Взрослым? - я нервно прижимаю уши. Кацуко-сан смеется:
- Я имела в виду, самостоятельным. Ушки, конечно, имеют отношение к категории «взрослость», но оно весьма опосредованное. Можно не иметь ушек, а можно носить их, это не показатель зрелости, Рицка-кун. Потеря ушек говорит совсем о другом.
- А о чем, сэнсей? - я впиваюсь в нее глазами. Шинономе-сан… Юйко… Ты… Кио… - О чем?
- О том, познал ли человек, что такое любовь, - отвечает она. - Что ж, я попробую объяснить. Ты уже достаточно взрослый, - она подчеркивает последнее слово, - чтобы знать, что ушки и хвост свидетельствуют о невинности. Но это не всегда соответствует действительности. Иногда можно узнать физическую сторону влечения, но сохранить их - потому что не испытывал подлинной любви к тому, с кем был. Ты понимаешь меня, Рицка-кун?
- Да… - я стараюсь не пропустить ни слова. Перед глазами встает фотография - два школьника, один сжимает побелевшими пальцами плечо другого и мрачно смотрит в камеру. Второй не морщится, хотя больно, наверное. Там у вас обоих были ушки. Ну и что. Ну и что?! Это все равно, потому что дальше…

- Рицка?
- А? - я вздрагиваю.
- Что-то не так?
- Нет, - я кусаю изнутри щеку, - все в порядке. Просто думаю. Получается, что тот, у кого ушек нет, внутренне все-таки старше, чем тот, у кого они есть?
- Ты очень чуткий собеседник, - хвалит меня Кацуко-сан. - Но нельзя забывать, что люди взрослеют по-разному. Кого-то жизнь заставляет стать взрослым раньше, кого-то позже. Все зависит от личности, от ее внутреннего мира. Можно остаться ребенком в двадцать пять, можно быть взрослым в пятнадцать. Отсутствие ушек свидетельствует лишь о пережитой любви или сильной влюбленности. Это самое главное и сильное из человеческих чувств, поэтому оно меняет наш внешний облик.
- Понятно…
Мне ничего не понятно, но я должен подумать. Не здесь. Дома. Когда буду один.
- Так вот, - повторяет Кацуко-сан, - я думаю, что скоро ты станешь внутренне независимым, Рицка-кун, и больше не будешь приходить сюда по средам.
- Вы так считаете? - я с надеждой поднимаю глаза. На лице Кацуко-сан, кажется, легкая досада:
- Да, конечно.
- А… когда это случится? Когда я стану взрослым и независимым?
- Этого я не могу сказать наверняка, - она задумчиво водит пальцем по губам. - Может быть, через годик.
У меня чуть дар речи не пропадает:
- Так нескоро?
- А ты торопишься? Тебе тяжело бывать здесь, - понимающе кивает она. - Да, могу представить. Наверное, наскучило отвечать из раза в раз на одни и те же вопросы?
- Нет, - горячо заверяю я. Я не хотел ее обидеть! - Просто мне хочется быть нормальным. А к вам я и так буду приходить! Честное слово!
- Ах, обещания, обещания, - улыбается сэнсей, крутнувшись на стуле. - Что ж, Рицка-кун, мне кажется, что на сегодня наше время вышло. Жду тебя через две недели. Если что-то произойдет, ты знаешь мой номер.
- Хорошо, - я киваю и встаю, распрямляю затекшую от напряжения спину. - До свидания, сэнсей.
- До свидания, - прощается она.

Сегодня сеанс был меньше обычного часа, всего сорок пять минут. А ты, наверное, приедешь встречать меня как обычно. Я иду по холлу первого этажа, плотно прижимая к уху трубку, и слушаю длинные гудки вызова.
- Рицка, - отвечаешь ты после четвертого.
- Соби, - я перевожу дыхание, - ты где?
- За две остановки. Минут через пять буду. Ты уже освободился?
- Да, - я морщу лоб. Снова забыл про твой люфт времени, можно было не дергаться. Ты же заранее выходишь из дому.
- Тогда я сейчас подъеду и найду тебя.
Тебя слышно с помехами, наверное, в автобусе связь не очень.
- Ладно. Увидимся, - я отключаюсь.
Имя и правда чувствуется как прикосновение. Будто постоянно дотрагиваешься до моей руки, скользишь по ней пальцами. Это успокаивает - и беспокоит почему-то тоже.

Улица запружена вечерней толпой. Сыплется частый мелкий снег, он запорошил деревья и газоны, а на тротуарах черно и мокро. Я стараюсь не ступать по лужам и никого не толкать, но удается средне. Как у тебя получается не забрызгивать джинсы, ты ведь светлые носишь?

…Это слышно так же, как включенный без звука телевизор. Как будто тишина - и все равно знаешь, что он работает. Просто меняется слышимость. И уши напрягаются.
Не твоя система, и даже не запуск чьей-то. Просто ощущение постороннего присутствия. И этот проклятый взгляд в спину. Вот о чем следовало рассказать Кацуко-сэнсей - что у меня мания преследования.
Засовываю руки поглубже в карманы и прибавляю шагу. Меня не могут подкараулить на людной улице. Да даже если и могут, я умею звать тебя. Нечего бояться.
Я изо всех сил стараюсь идти спокойно. Ни за что не побегу. Никто меня не высматривает. Некому.

Ты выходишь с остановки навстречу, словно почувствовав мою тревогу:
- Рицка?
Стискиваю зубы и велю себе успокоиться:
- Уже приехал? Опять раньше меня? И охота тебе мерзнуть, Соби!
- Мне не холодно, - ты вглядываешься в меня, я вижу в кружках твоих очков свое крохотное отражение. - Что произошло?
- Ничего, - я несколько раз сглатываю, чтобы выгнать из ушей неприятное ощущение. - Куда поедем?
- Домой, - ты без улыбки предлагаешь мне руку. Отказываюсь. Незачем, мы и так рядом.
- Давай пройдемся немножко? - говорю, чтобы ты перестал меня разглядывать.
- Хорошо, - ты выпрямляешься. - Здесь или у дома?
- Здесь.
Мне надо избавиться от этого идиотского страха.
- Как скажешь, - ты опускаешь ладонь мне на плечо и в ответ на мой возмущенный взгляд поясняешь: - Просто чтобы тебя не задевали локтями.
- Выкрутился? - я пробую рассердиться и не засмеяться. - На все, что я говорю, ответ знаешь, да?
- Не на все, - отвечаешь ты серьезно. - И если ты возражаешь…
Я только вздыхаю в ответ. Если сбросить твою руку, нас сейчас и правда затолкают.

Мы отправляемся в сторону дома - так, чтобы идти мимо остановок. Неоновые рекламы и вывески отбрасывают блики на лица прохожих, снежинки в их свете кажутся цветными. Они садятся тебе на волосы, на рукава пальто. А ты опять без шапки!
Я стягиваю с головы свою. Ты пытаешься вмешаться:
- Рицка, что ты делаешь? Холодно!
- А сам? - я сердито смотрю снизу вверх. Ты прячешь улыбку, но я прекрасно вижу: - Нечего улыбаться! Я тебе велел в шапке ходить!
- Простынешь… - начинаешь ты, но я перебиваю:
- И ты будешь виноват. Сам будешь меня лечить!
- Рицка, какой ты настойчивый, - говоришь ты с явным удивлением и зачем-то лезешь в сумку. Открываешь ее и вынимаешь шапку. Ну, знаешь!
- Если я надену ее, ты спрячешь ушки? - спрашиваешь мягко. Даже слов подобрать подходящих не могу. Киваю, ты проводишь по волосам ладонью, стряхивая снежинки, и надеваешь шапку. Я наклоняю голову, чтобы надеть свою - в застегнутой куртке руки поднимать не очень удобно. Ты слегка вздыхаешь:
- Спасибо.
- Не за что, - бормочу я невнятно. Ты смеешься или правда благодаришь? За что?
Перевожу взгляд с витрины какого-то магазина бытовой техники на тебя - и замираю на месте.

Он стоит среди снующих туда-сюда прохожих, как манекен, только ветер шевелит длинную черную челку. Пуховик, джинсы, волосы ниже лопаток.
И глаза, глядящие на меня с ненавистью.
Я не знаю этого парня, уверен, что не знаю. Если только он не из той жизни, которую я не помню…
- Рицка? - ты хватаешь меня за запястье - я, кажется, пошатнулся - и прослеживаешь мой взгляд. Твои пальцы сжимаются, как тиски, я шиплю от боли. Ты ослабляешь хватку, не отпуская мою руку, и делаешь шаг вперед. Кажется, все вокруг двигаются, как в замедленной съемке. А мы и этот парень - в нормальном режиме.
Нас разделяет шагов семь, не больше, и три ты преодолеваешь за секунду. Я ухитряюсь не отстать.
- Кто ты? Что тебе нужно? - произносишь ты властно, перебираясь пальцами от моего запястья к локтю и заставляя меня поднять руку. Зачем?..
Только когда делается теплее, я понимаю - ты соединил наше Имя. Даже без запуска системы это, оказывается, ого как придает сил.
- Мне? Мне от тебя, Агацума Соби, ничего, - парень бросает сигарету. - А кому еще ты можешь понадобиться - подумай, может, догадаешься. Я так - Нелюбимым интересовался. До скорого.
Он исчезает. На асфальте дотлевает рассыпавшийся искрами окурок.

- Дергают, - я вздыхаю. - После моего дня рождения уже два раза.
- Ничего себе! Так и продолжают? - Нацуо хлопает себя по коленям. - Рицка, может, вы бы уже съездили в Семь Лун? Ну не убьют же вас! А тут… сэнсеев сердить опасно! Мы вот очень бы хотели, чтобы Нагиса про нас забыла. Но уж Ритцу точно не оставит в покое ни тебя, ни Соби! А чтобы проучить, могут и искалечить, - добавляет он серьезно.
- Мы не можем туда поехать, - я отставляю банку на стол.
- Почему? - Йоджи кидает в рот пару чипсов.
- Не можем, и все!
Я не собираюсь объяснять про тебя.
- Ладно, - соглашается Нацуо, - не хочешь - не рассказывай. Лучше съешь что-нибудь.
- Где вы столько накупили? - перевожу я разговор на другую тему.
- Накупили? - Нули дружно хохочут. - Не накупили, а просто взяли. Главное - знать правильные слова для просьбы!
- Вы что - украли все это?! - я расширившимися глазами смотрю на Нацуо. Он подмигивает:
- Просто взяли взаймы. Пока не заработаем деньжат. Мы так уже делали, так что не думай, не ворованное.
- А какое же?!
- Рицка, не морализируй, - по слогам выговаривает Йоджи. - Мы, пока на более-менее приличную работу не устроились, таким занимались, что тебе лучше не знать. А ты с нами и в кафе ходил, и на день рождения приглашал. И сегодня вот встретились. Ты не рад?
- Рад, - признаюсь я сконфуженно.

Я столкнулся с ними у магазина за углом, когда выходил за бутылкой лимонада. Чаю не хотелось, а кофе пьешь вообще только ты. Йоджи и Нацуо чуть не налетели на меня. Йоджи что-то бормотнул сквозь зубы о путающихся под ногами, а потом они меня узнали и так затискали, будто я девчонка. Подождали, пока выберу газировку, потом проводили до дому. И я предложил зайти. Оказывается, соскучился по их подколкам.

- А раз рад, то и нечего тогда, - заключает Йоджи. - Хм, и все-таки я бы на твоем месте побывал в Семи Лунах. Уговори Соби - он же не дурак и не хуже нас понимает, что вы рискуете!
- Нет, - я твердо встречаю его взгляд. - А Ритцу-сэнсея я не боюсь.
- О! - Нацуо поднимает тонкие темно-рыжие брови. - А почему?
- Просто не боюсь и всё, - я стукаю кулаком по столу. - Чего он привязался!
Про телефонный разговор тоже рассказывать не стану.
- Наверное, хочет подобрать вам пары, - предполагает Йоджи. - Тебе Бойца, ему Жертву… С разными именами вы гораздо слабее, чем могли бы быть. Ты не дозрел до мысли, что с этим надо что-нибудь сделать?
- Сам же сказал, что у меня получится с Соби! - я меряю его мрачным взглядом. - Ты что, не помнишь?
- Помню, - Йоджи пожимает плечами. - Ну и как успехи?
- Нормально! - я машинально прижимаю к себе левую руку, хотя у джемпера и так длинные рукава. И про Имя не скажу - это вообще никого не касается.
- Ладно, - Нацуо кивает на банку: - Невкусно?
- Не знаю, - дынный привкус отдается в носу. Вино, которое мы так и не выпили в Новый год, гораздо лучше. Оно, правда, кислое, но пахнет живым виноградом, а не конфетами. И вообще я не уверен, что тебе понравится, что я что-то пил.
Нацуо с носка на пятку подходит к стене и разглядывает рисунок:
- В прошлый раз этой картинки, кажется, еще не было, Рицка?
- Была, - я беспокойно шевелю ушами. - Это Соби на мой день рождения рисовал. Я тем же утром ее повесил.
- Хм, надо же, а мы не увидели, - Йоджи тоже поднимается с низкого стула, подходит к Нацуо и встает с ним рядом, соприкасаясь плечами.
На них летние футболки и осенние курточки, хотя все ходят в пуховиках. На мой вопрос, неужели им совсем не холодно, Нацуо сказал, что раньше, до встречи с тобой, они в футболках даже в мороз могли гулять. При ходьбе кровь циркулировала быстрее, и они не замерзали.
- А на мольберте что? - Нацуо с любопытством берется за край подрамника. - У Соби и впрямь талант. Ты похож, Рицка! Очень!
- Не открывай! - выкрикиваю я. Зеро разом оборачиваются:
- А что такое?
- Не открывайте, - повторяю тише. - Соби не любит, когда разглядывают незаконченное.
- Так он же не узнает, - хмыкает Йоджи. - Ладно, не надо, - он перехватывает руку Нацуо и возвращается к столу. - Будем уважать желания Жертвы Соби.

Странно он это говорит. Без подначки.
За последние дни я столько раз слышал слово «Жертва». От Ритцу, который назвал меня твоим хозяином, от тебя, да и сам… Кажется, я привыкаю. По-настоящему привыкаю так называться.

- А кого еще к вам присылали, Рицка? - Нацуо вроде не задела моя резкость.
- Безобидных, - припоминаю я Имя.
- Фью-у… - с откровенным недоверием присвистывает Йоджи. - Чжан и Сайюри?
- Вы их знаете? - я выпрямляюсь на стуле.
- Еще бы, - Нацуо тоже выглядит ошарашенным. - Их так долго делали, доводка больше года заняла. Они не Нули, но Нагиса-сэнсей столько времени убила… Они считаются непобедимыми - теперь, когда нас в Семи Лунах нет, - добавляет он, похлопав ресницами.
- Как это «делали»? Они что - искусственные? - я машинально отпиваю коктейль и чуть не закашливаюсь, потому что Нацуо кивает:
- Ну да. Нет, Рицка, ты не понял. Мы ведь тоже в своем роде искусственные. Но это не значит, что не живые! Просто нам добавлены способности, вроде математических функций, которые нас совершеннее делают. Особенно меня, я ж Боец. Вот и у Чжан какая-то суперская программа поставлена. Жаль, я с ней не сталкивался.
Йоджи передергивает. Нацуо тут же дотрагивается до него:
- Я помню, Йо, помню. Но это был запрещенный прием, мы не могли о нем знать. Кое повезло, что она исчезла! - его глаза мрачнеют.
- Да забей, - Йоджи встряхивается. - Просто было неожиданно. Зато не скучно.
- Уж это точно. Кстати, Рицка, - Нацуо щелкает пальцами, - у Соби вживлений нет. Это сто процентов. Ему в сознание не с рождения лезли.
- То есть? - у меня пересыхают губы.
- Ну, он без всяких наворотов типа микрочипов в голове, - пытается объяснить Зеро. - Соби одаренный и без генного вмешательства. Сечёшь?
Я медленно киваю.
- Только, наверное, всяких блоков наставлено. Ритцу и Возлюбленный оба, говорят, гипноз любили, - задумчиво добавляет Йоджи.
- Естественно, ты вспомни Сэймэя, - поддакивает Нацуо.
- Блоков? - я перевожу взгляд с одного на другого.
Я читал про это. В дневнике. Но не понял.
- Ну, на послушание там безоговорочное, на то, чтобы выполнять приказы… Вообще чудо, что Соби остался живым и адекватным после своей первой Жертвы, - Йоджи морщится. - И как ты с ним управляешься, Рицка?
- Я не «управляюсь»!
Я хочу прекратить этот разговор. Ты… ты не машина. И нечего тут.
- Не кипятись, - Нацуо выбирает в полупустом пакете чипс побольше. - Если бы ты не управлялся, вас бы здесь уже не было. Как вы ухитрились отделать Безобидных? У Чжан очень, очень сильная Жертва, Рицка! Сайюри точно превосходит тебя. Что ты сделал? Соби же не один сражался?
- Нет, - я стискиваю зубы. - Больше он один не дерется.
- Уважаю, - качает головой Йоджи, - честное слово. С разными Именами… Как ты сумел?
- Да я-то тут при чём! Это Соби!
- Ничего бы он против них не сделал, - отмахивается Нацуо. - Уж поверь мне. Твоя сила и твои приказы - залог выигрыша или проигрыша. Чем скорее в себя поверишь, тем лучше.
- А я в Соби верю, - я разглядываю столешницу.
- Тоже немало.
- Откуда вы про Безобидных знаете? Вы же больше в Семи Лунах не бываете! - приходит мне в голову внезапно.
- А кто сказал, что ни с кем связь не поддерживаем? - хмыкает Нацуо. - Все, что надо, мы узнаём, и быстро. Лучше расскажи, кто еще приходил? Мы нос задерем - как-никак консультанты вместо сэнсеев!
- Последнего не знаю, - я тереблю зубами нижнюю губу. - Он один был… и не нападал.
- Откуда ж ты знаешь, что он по вашу душу? - хмыкает Йоджи.
- Знаю! - я поднимаю плечи. - Это был Боец. И Соби это тоже сразу определил. А Жертвы с ним не было. Он нас только оглядел, сказал «до скорого» и исчез.
- Что, прямо на улице? - Нули пристально смотрят на меня.
- Да. И он откуда-то знал наши имена. Обыкновенные.
- Несла-або, - Йоджи скребет в затылке. - Давно это было?
- Сегодня семнадцатое, - я загибаю пальцы. - Одиннадцатого вечером. А что?
- Да непонятно, - Нацуо задумчиво дергает себя за одно из кошачьих ушей. - Телепортация без Зова на бой… Она не приветствуется правилами. А как он выглядел? Может, мы его знаем?
- Смуглый, - перечисляю я, вспоминая, - черноволосый, в темной одежде…
- А волосы?
- А глаза какие? - тут же уточняют они.
- Волосы длинные, как у тебя, Йоджи. А глаза злые. По-моему, карие. Или черные. Я не знаю.
Зеро синхронно хмурятся и уставляются друг на друга:
- Кто это может быть?
- Понятия не имею. Рицка, а лет ему сколько было? Как мы? Как Соби?
- Не знаю, - повторяю я со вздохом. - Посередке где-то.
- Посередке - это около восемнадцати, - их лица делаются совсем озадаченными.
- Нет. Мы не в курсе. Хотя Бойцов с потока я почти всех в лицо знаю, - наконец говорит Нацуо. - Может, кто-то новенький?
- Откуда в середине года новенький, - отметает этот вариант Йоджи. - Черт знает. Мы тебе в этом не поможем, - признает он через полминуты. - Только вот что, Рицка. Понадобится - позвони нам.
- Зачем? - я даже теряюсь от этого предложения.
- Зачем, зачем. Мало ли. Вдруг понадобится.
- Йоджи такой любезный, - медово-издевательски тянет Нацуо. - Нравится Рицка?
- Ну ты! - Йоджи ухмыляется, - нечего передразнивать!
- Это почему же? - хохочет Нацуо, - по мне, так самое время!
Я тоже фыркаю. Не думал, что они нашу первую встречу до сих пор помнят.
- Ты инициацию системы Соби чувствуешь? - внезапно переставая смеяться, спрашивает Йоджи.
- Да, - я киваю.
- Ух ты, - Нацуо тоже обрывает смех. - Молодец.
- Он же мой Боец, - бормочу я хмуро.
- Твой, твой, никто не отнимает, - кивает Нацуо.
- У тебя отнимешь, пожалуй, - добавляет Йоджи, и они снова разражаются смехом. - Может, мы еще гордиться нашим приятельством будем, - продолжает он, отдышавшись. - Так вот про телефон, Рицка. Дуэльный кодекс, конечно, запрещает вмешательства, но вы нам вроде как не чужие. В случае чего, правда, звякни. Может, пригодимся.
- Спасибо, - я смотрю на них, и Зеро вдруг стесняются. Впервые вижу.
- Да ладно, - произносит Нацуо незнакомым голосом. - У нас ведь нет кроме вас друзей. Соби нам жизнь сохранил, а ты… Ты просто симпатяга. Когда там у тебя Соби придет?
- В настоящий момент, - раздается от порога, и ты закрываешь за собой дверь.
- Соби! - я вскакиваю и подхожу к тебе. Смотрю, как ты раздеваешься, как устраиваешь на вешалку пальто. - Что сказали на консультации?
- Как обычно. Ничего внятного и все подробности по ходу экзамена, - снимаешь кожаную кепку, встряхиваешь волосами, потом протираешь запотевшие очки. - Как ты тут?
- Нормально, - я отправляюсь следом за тобой в комнату, снова устраиваюсь на подушке.
- Соби, - на два голоса здороваются Зеро.
- Йоджи, Нацуо. Каким ветром к нам? - ты садишься на кровать, оглядывая принесенный с кухни стол.
- Шли мимо и наткнулись на Рицку, - отчитывается Нацуо. - Он нас позвал.
- Наткнулись на Рицку? - ты бросаешь на меня выразительный взгляд. Я отвечаю тебе таким же. Что мне теперь - никуда не высовываться?
- Я ходил за шипучкой, - сообщаю, насупившись. Ты киваешь, ничего не добавляя. Хорошо хоть не споришь. Пока.
- Я догадался, - ты показываешь на пластиковую бутылку около торшера. - Я мог купить по дороге домой.
- Я сам хотел!
- Ээ, - начинает Йоджи, - люди, мы вам не мешаем?
- Нет, - отвечаем мы хором. Зеро переглядываются:
- Ты это слышал, Нацуо?
- Я это слышал и видел, Йоджи.
И в который раз хохочут. Я стукаю кулаком по полу:
- Прекратите уже!
- Сейчас-сейчас, - они с трудом унимаются.
- Что ж, ничего более существенного, чем гамбургеры, вы, конечно, не ели, - ты встаешь, стягиваешь свитер, оставаясь в светлой рубашке. - Придется вас кормить.
- Мы не голодные! - отказывается было Йоджи. Ты оглядываешься:
- Поздно. Вы уже здесь.
- Попали, - констатирует Нацуо весело.
Ты выходишь на кухню, а я, не обращая внимания на Зеро, иду за тобой.

*
Похоже, я не один, кто не выспался. Почти у всех в школьном дворе скучные лица. Яёи сонно моргает на меня из-за очков:
- Привет. Давно не виделись.
- Привет! - Юйко подбегает к нам вприпрыжку, сияя улыбкой. - А что вы такие грустные?
- Мы не грустные, Юйко-сан, - Яёи с восхищением смотрит на нее, - просто не выспались.
- А-а, - тянет она удивленно. - А почему? Рицка-кун?

Я неопределенно пожимаю плечами. Потому что вчера легли поздно и еще обсуждали в кровати историю искусств Японии. Тебе этот курс экзаменом сдавать, я тебя тормошил, чтобы ты прочитанное пересказывал. Ты сперва удивлялся, почему мне интересно, а потом увлекся. Чуть ли не с наскальной живописи начал. Я слушал, не перебивая, глядел в полумраке на твое лицо и думал, что по-прежнему совсем тебя не знаю.
А когда ты заметил, что у меня глаза закрываются, то уложил головой к себе на плечо и велел спать. Я повернулся спиной, приткнулся поплотнее - мне так спокойнее - и почти сразу отключился. Не разбуди ты меня, проспал бы часов до двенадцати.

Ты держишь слово - когда никуда не надо идти, не встаешь раньше меня. Я смущаюсь ужасно всякий раз, когда вижу тебя утром в постели, но отменять просьбу не хочу. Ты в это время суток самый сговорчивый. Не послушный, а именно сговорчивый.
Правда, не сегодня. Что тебе в голову запало сопровождать меня повсюду? Лучше б ты не знал, что за мной наблюдают. Я уже почти привык ведь.

Мы входим в класс, переобувшись в сменную обувь, и устраиваемся на своих местах. Первым уроком этика, потом будет физкультура. Лучше бы наоборот, может, проснулись бы наконец.
- Доброе утро, класс! - Шинономе-сэнсей откладывает журнал и встает. - Как прошли каникулы?
Мы вразнобой отвечаем, что хорошо и весело.
- Но, наверное, никто ни разу не открыл учебники, - улыбается она. - А в марте экзамены!
- Теперь нам каждый день об этом напоминать будут, - шепчет позади меня Яёи. Я киваю.
- Кто-нибудь приготовился к уроку? - спрашивает сэнсей. Я гляжу на одноклассников и не могу, фыркаю. Потом поднимаю руку:
- Да.
- Аояги-кун… - как-то растерянно говорит она. Я стараюсь смотреть мимо, на доску. Иначе сразу вижу тебя - в рабочем фартуке, рядом с мольбертом. «Это единственное, что я мог сделать».
Кстати, ты обещал сегодня закончить тот рисунок.
- Что ж, - Шинономе-сан вздыхает, - если больше никто не готов, расскажу вам следующую тему. Но уж послезавтра, пожалуйста…
Все радостно кивают.
Зачем было читать о категориях «прекрасного» и «безобразного», если не пригодилось? Правда, ты сказал, что если бы я взял не университетский, а школьный учебник, мне бы не показалось, что изложено слишком заумно. Я ответил, что разберусь. Ты пожал плечами: «Как хочешь. Но стоит ли мучиться?». Вот точно ведь не стоило!

День тянется медленно, как жвачка. Я в очередной раз ловлю себя на том, что устал и хочу домой. Как будто за три недели там не насиделся. В середине пятого урока вибрирует поставленный в беззвучный режим мобильник. Украдкой вынимаю его, раскрываю под партой и читаю смс-ку: «Как первый день? Не зевай так откровенно, Рицка».
Хмыкаю и набиваю ответ: «Скучно. Ты закончил обещанное?» Сообщение уходит, Юйко с завистью поглядывает на меня и шепотом спрашивает:
- Соби-сан?
- Угу, - я киваю.
- Встретит тебя из школы?
- Должен, - я поворачиваюсь к ней, - а что?
- Просто интересно, - она подпирает кулаком щеку. - Пойдем гулять, Рицка-кун?
- Не знаю.
Я, конечно, соскучился по ним за эту неделю, но кажется меньше, чем по тебе с утра. За все время с переезда так по тебе не скучал, как сегодня. Наверное, привык к твоей компании. Если ты захочешь идти гулять, я пойду. А если нет, то нет.
Мобильник мигает, сигналя о полученном сообщении. Открываю его снова. «Закончил. Дома увидишь. Я скоро приеду».
Я бросаю осторожный взгляд на Шинономе-сан, проверяя, не видит ли она, что я вместо естествознания занимаюсь посторонними делами, и печатаю: «Тут, между прочим, урок. Ты меня отвлекаешь!».
Спустя минуту приходит еще одна смс. Я стоически вздыхаю. Похоже, не мне одному скучно.
«Так не отвечай!»
Вот встреть, встреть меня. Я тебе покажу, как дразниться! Прикусываю губу, чтобы не рассмеяться, и перечитываю смс-ку еще раз. Потом закрываю телефон и убираю в карман рубашки.

Я так и не объяснил Юйко и Яёи, почему тогда сорвался из гостей. Они не настаивали, но несколько раз пытались выспросить. В конце концов придумал, что голова разболелась, и я поэтому убежал. Яёи, кажется, не совсем поверил, а Юйко сказала, что будет носить при себе таблетки от головной боли. Мне было нечего возразить, пришлось отмолчаться.

А слежки сегодня не было. Вообще, наверное, трудно следить за человеком, когда он едет в автобусе. Обычно я всегда чувствовал взгляд в спину, когда шел по улице.

Ты беспокоишься. Я вижу, но не могу дознаться, отчего. Ты переводишь разговор в шутку, закрываешь мне рот поцелуем, меняешь тему… Я не совсем глупый, понимаю, что говорить не хочешь.
Ты не знаешь этого парня. Но он тебя так встревожил, что ты никуда меня одного отпускать не хочешь. Странно.

Ничего нового: сижу на уроках, а думаю о тебе и о возможных неприятностях. Сам не понимаю, как при этом учусь.

*
Я привычно выглядываю в окно коридора перед тем, как спуститься к раздевалке. Ты стоишь спиной к воротам и куришь, конечно. Интересно, давно ждешь? Все равно же не скажешь.
Торопливо одеваюсь. Яёи демонстрирует новый пуховик:
- Тот, который на Новый год подарили.
- Угу. Удобный?
- Спрашиваешь!
Я пожимаю плечами: а как еще хвалить. Забрасываю через плечо ремень сумки:
- Идемте?
Юйко отдает Яёи свой портфель, и я толкаю плечом школьную дверь. Очень стараюсь не спешить, подхожу к тебе ровным шагом, не обгоняя их.
- Соби-сан! - радостно машет рукой Юйко.
- Юйко-тян, - ты улыбаешься, - Яёи-тян. Как первый день?
- Ску-учно, - морщит нос Яёи. - И про экзамены два раза уже сказали.
- А по-моему, весело было, - Юйко достает из кармана «чупа-чупс».
- Рицка? - ты внимательно смотришь на меня, - как дела?
Я поднимаю голову, убираю с лица лезущую в глаза челку:
- Нормально.

Ты ждешь, сидя на бортике ванны. Шея открыта - я так редко это вижу, что взгляд возвращается к ней, как намагниченный. Протягиваю тебе бинты:
- Те?
- Да, все верно, - ты взрезаешь стерильный конверт, - спасибо.
Я кручу головой:
- Почему ты мне не сказал? Я же просил говорить, если тебе плохо!
- А мне не плохо, - ты обводишь светлую полосу вокруг горла, - мне хорошо, Рицка.
- Кажется, Кио это называет мазохизмом, - я сажусь на низкий стульчик, стоящий здесь, чтобы было куда складывать одежду перед душем.
Ты невесело смеешься:
- Кио вообще странного мнения о моих привычках. И не он один. Я не мазохист. И не извращенец, Рицка.
- Спасибо, что объяснил, - я встаю, чтобы помочь тебе закрепить накладную застежку, но твои пальцы справляются раньше - наверное, практика сказывается, бинтуешься, не глядя. Мы сталкиваемся руками, и раньше, чем я отдергиваю ладонь, ты забираешь ее в свои.
- Сам я, конечно, не догадывался, - продолжаю как можно ехиднее, но хвост все равно дергается.
Больше Кио так не скажет.
- То есть тебе мое поведение странным не кажется? - ты внимательно изучаешь мое лицо.
- Скрытным, - загибаю я пальцы, - вредным, недоверчивым. Но не извращенческим. Точно.
Ты поднимаешь мою руку и прикладываешь к своей щеке. Я моментально краснею.
- Рицка… Я расскажу, обещаю, только не сейчас. Ты не виноват в произошедшем, а я рад ему.
- Правда?
Я не решаюсь поверить. Может, ты меня утешаешь.
- Да, - ты кладешь вторую ладонь мне на талию, бросаешь быстрый взгляд на запертый дверной шпингалет. И умолкаешь.

Я не дыша поднимаю другую руку. Ты смотришь в упор, глаза такие глубокие… Они меня смущают. Я закрываю их. Твои веки вздрагивают под моими пальцами. Останавливаюсь - у тебя губы так строго сжаты, что кажется невозможным…
- Рицка, - тихо зовешь ты, не отодвигаясь.
Зажмуриваюсь и решаюсь: прижимаюсь к твоему рту, как в Новый год. Почему я боюсь это делать сам? Ты же часто… меня… целуешь…
Пол уходит из-под ног, будто мы год не виделись, а не полдня. Руки обнимают тебя сами.

Ты усаживаешь меня к себе на колено. Никуда не хочу выходить.
- Соби, - я нерешительно провожу пальцами по твоему горлу. Ты откидываешь голову, чтобы мне было удобнее. - Ты не ответил, можно тебе рассказывать или нет.
- Не знаю, - ты пожимаешь плечами, - после появления твоего Имени… Стоит попытаться. В конечном итоге всегда можно остановиться.
Представляю этот «конечный итог». Нет уж.
- Я не хочу, чтобы тебе было плохо, - сообщаю я хмуро. - Если нельзя, то не надо.
- Нужно попробовать, - ты касаешься губами моего виска. - Если ты смог без подготовки и без загрузки системы активировать нашу связь... Это может иметь очень серьезные последствия.
- Хорошие или плохие?
Ты, кажется, улыбаешься:
- От тебя последствия бывают только хорошими, Рицка.
- Опять врешь, - я встаю. - Значит, тебе точно лучше. Пойдем в комнату!
- Непременно, - ты подчеркнуто-послушно склоняешь голову. Мне обычно всегда хочется запретить тебе так делать, не ставить меня в кретинское положение…
Я закусываю губу и медленно кладу ладонь тебе на макушку, туда, откуда вкруговую разбегаются пряди волос. Ты тут же поднимаешь голову, вопросительно глядя на меня:
- М?
- Так просто. Ну, пошли, что ли?

*
Оказывается, мы нащелкали уймищу воспоминаний! Пока записывал диск, как-то не обратил внимания, что их так много - больше старался, чтобы по порядку открывались, папка за папкой. А фотографий, наверное, под сотню. И это без тех, где только мы! Пока всё посмотрели, пообедали: ты принес в комнату стол.

Теперь Яёи предлагает поиграть в очередную стрелялку, у него как раз с собой новая:
- Рицка, не хочешь?
Я с сомнением разглядываю картинку на обложке. Стандартный набор: герои, монстры, выбор мира… От последнего морщусь:
- Давайте с Юйко, а? Я не буду.
- Рицка-кун, - начинает она, но я повторяю:
- Я не буду.
- Может быть, найдем занятие для всех? - ты последним доедаешь бенто. - Кто умеет играть в го?
- Но это же парная игра! - возражает Яёи.
- А я не умею, - добавляет Юйко.
- Я тоже, - сообщаю ей в качестве утешения.
Мог бы хоть спросить меня сначала!
Но наше незнание тебя не останавливает:
- Вот и замечательно. Яёи-тян, ты умеешь играть?
- Умею, - он расцветает. - Вы с Рицкой-куном против нас с Юйко-сан?
Ты спрашиваешь моего мнения. Взглядом.
- Вы будете играть, а мы с Юйко как наблюдатели сидеть должны? - весело будет.
- Как вдохновители, - ты даже не фыркаешь, а я точно знаю, ты нарочно так сказал! Тебе что, нравится наблюдать, как я всякий раз пытаюсь сохранить спокойное лицо?!
- Ладно, - раздельно произношу сквозь зубы, - я согласен.
- Тогда я тоже, - Юйко с энтузиазмом оглядывается по сторонам. - Я могу помыть посуду, Рицка-кун, Соби-сан! Будем играть на столе!
- Не надо, - прерываю я ее. - Отнесем в раковину, а я потом вымою. Помоги лучше собрать все.
Мы уносим на кухню тарелки, палочки и чашки, а ты достаешь откуда-то из самой глубины шкафа коробку с камнями. Я не очень помню правила, и вообще мне интересна не игра, а то, сколько еще можно всего отрыть в твоем шкафу, если хорошо поискать.
И с кем ты играл в го?
С Кио?
Меня это не касается. Не касается! Кацуко-сан говорила, что значение имеет только настоящее.

*
Позавчера у тебя был экзамен по курсу композиции - как ты сказал, не первый и не последний, разные профессора читают по-разному. Но ты обрадовался, когда получил один из высших баллов. И заявил, что это моя заслуга: если бы я не заставлял тебя готовиться, ты бы его провалил. Я тебя отругал, конечно, чтобы не прибеднялся, но приятно было. После того, как ты положил трубку, на душе стало легко.
Вечером ты поглядел хитрыми глазами и спросил, какие у меня планы на выходные. Я ответил, что загнать тебя учиться. Потому что непонятно, когда ты это делаешь. Ты рассмеялся и сказал, что такой расклад тебя не очень устраивает, потому что мы в каникулы большей частью дома сидели и занимались. А потому не хочу ли я в воскресенье съездить куда-нибудь.
- Куда, например? - я прикинул в уме, что до Саппоро у нас еще почти три недели.
- Скажем, в Никко, - ты начал загибать пальцы, - или в Одайбу, или в Киото. Ты был там, Рицка?
- Где? - мрачно осведомился я.
- В каком-нибудь из этих мест.
- Нет. Сам не знаешь, что ли! - огрызнулся я хмуро. - Дальше Иокогамы я… я не помню.
Ты подошел, сел рядом на кровать:
- Извини. Я не хотел тебя огорчить.
- Да и не огорчил, - я вздохнул. - Просто я ничего не знаю, Соби! Нигде не был… не то что ты.
- Это поправимо, - ты дотронулся до моего плеча. - Зато ты лучше меня разбираешься в психологии личности.
Я хмыкнул:
- Тебе бы было надо - ты бы тоже разбирался. Не успокаивай.
- Так как насчет выходных? - поинтересовался ты снова.
Я подпер ладонью подбородок:
- Поехали, куда придумаешь.
Ты смерил меня взглядом:
- Предоставляешь мне решение?
- Ну, кто-то тут утверждал, что старше, - подколол я, - вот и отвечай!
Ты отнесся к моим словам совершенно серьезно:
- Хорошо. Тогда съездим в Одайбу. Можешь позвать друзей. Думаю, их с нами отпустят.
- Отпустят, - я опустил голову.
- Не понимаю, - ты обеспокоенно вгляделся в меня. - Ты не хочешь?
- Я думал… - почти шепотом начал я, внимательно разглядывая абстрактный узор на покрывале. Черт знает, почему настроение испортилось.
- Рицка, - ты мягко поднял мой подбородок, - если хочешь, поедем вдвоем. Разве есть повод огорчаться? Я буду только рад.
Мне от твоих слов так жарко стало, я торопливо отвернулся, отвел глаза. Ты посидел еще немного и встал, ушел к мольберту. А я украдкой поглядел тебе вслед.

В четверг после уроков Шинономе-сэнсей предупредила, что в субботу занятий не будет. Должны были быть сдвоенная физкультура и труд - школу после зимних праздников еще не мыли. Но она не сможет, а замену делать уже поздно, поэтому получится выходной. «Ничего страшного, у вас будет много домашних заданий», сказала она в ответ на восторг класса. Конечно, все сразу взвыли, но сэнсей осталась непреклонной. В ней вообще что-то стало другим. Она теперь меньше улыбается, а ушки у нее не стоят, как раньше, а висят вдоль головы. И строгости добавилось.

В итоге в пятницу я сообщил, что завтра, то есть сегодня, свободен уже с утра. Ты и обрадовался, и огорчился, потому что у тебя был назначен очередной экзамен - история искусств Японии, которую я сам чуть не выучил, пока ты занимался.
- Хорошо, - сказал ты, подумав, - тогда завтра выспишься, потом я вернусь, и поедем на Накамисэ-дори. Нам как раз хватит времени. А в воскресенье отправимся куда-нибудь еще. Хочешь?
- Это в Токио? - уточнил я для верности. Ты покосился на меня, завязывая волосы в хвост:
- Да.
- И что там интересного? - продолжил я, не особо надеясь на ответ.

Можно было, конечно, приказать, но тогда ты бы сразу стал другим. Рассказал бы все, как экскурсовод, и замолчал. И уверял бы, что все нормально.

Хуже всего, что мне иногда кажется - ты и правда не обижаешься, Соби. Просто… будто я нажимаю на какую-то кнопку, и ты тухнешь, как электрическая лампочка. И что это всегда так будет. А я не знаю, что для этого делаю.
Я и так приказываю только, чтобы ты не влезал в проблемы из-за меня один. Мне каждый раз ужасно трудно. Я не хочу слышать от тебя «Да, господин». Хоть это слово ты давно не говорил. И то хорошо.

- Когда приедем, увидишь, - ты выжидательно посмотрел на меня.
- Так я и думал, - демонстративно вздохнул я. - Ну и ладно. Подожду до субботы, - и уткнулся в учебник.
Ты постоял немного, потом подошел и нагнулся. И горячо дохнул мне в шею.
- Соби! - я взвился со стула. - Щекотно же!
- Мне хотелось убедиться, что ты не обиделся, - ты довольно поглядел, как я ежусь.
- Мог бы словами спросить, - я уселся обратно, подогнув под себя ногу. - Не обиделся я. Дай почитать спокойно! У меня, между прочим, домашних заданий куча!
- Хорошо, - ты кивнул и отправился к телевизору. Не знаю, что ты там умудрялся слышать, поставив звук на минимум, но зато меня ничего не отвлекало. Я сделал все, что было задано - какой смысл откладывать уроки на вечер воскресенья, как Юйко? После этого ты загнал меня в постель, а сам еще работал за компьютером - писал эссе по мировой художественной культуре.
Я долго ждал, пока ты закончишь, но не дождался и задремал. Проснулся, уже когда ты выключил свет и лег рядом, стараясь не разбудить меня. Я притворился, что сплю, и ты на меня несколько минут смотрел в темноте. У меня даже нос зачесался от твоего взгляда. Потом ты придвинулся и осторожно обнял меня, устраивая ближе. У тебя дыхание делается во сне ровным и бесшумным. Я тоже уснул и до утра больше не просыпался.