Итак, я дописала и наконец-таки вбила этот фик в комп!
Писала на заказ, специально для Лисёнышь.
Выставляю на всеобщий суд.

[color=ffbf00]НАЗВАНИЕ:[/color] [color=ffe5b4]Соломенное Солнце.[/color]
[color=ffbf00]АВТОР: [/color] Nusharik
[color=ffbf00]БЕТА:  [/color] No4k@
[color=ffbf00]МОДЕРАТОР:[/color] Мефистофель
[color=ffbf00]EMAIL: [/color] [color=ffe5b4]Reshanya@yandex.ru [/color]
[color=ffbf00]ФЕНДОМ: [/color][color=ffe5b4]Наруто, Шаман Кинг[/color]
[color=ffbf00]ЖАНРЫ: [/color] [color=ffe5b4]кроссовер, AU, яой[/color]
[color=ffbf00]ПЕРСОНАЖИ/ПАРЫ:[/color]  [color=ffe5b4]Какаши/Фауст[/color]
[color=ffbf00]РЕЙТИНГ: [/color] [color=ffe5b4]NC-17[/color]
[color=ffbf00]ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ: [/color] [color=ffe5b4]ООС.[/color]
[color=ffbf00]ДИСКЛЕЙМЕР: [/color][color=ffe5b4]на права не претендую.[/color]
[color=ffbf00]СТАТУС: [/color][color=ffe5b4]закончен.[/color]
[color=ffbf00]РАЗМЕЩЕНИЕ: [/color] [color=ffe5b4]Нельзя! если сильно хочется - пишите в личку, аську, на мыло... короче, посмотрим по обстоятельствам.[/color]
[color=ffbf00]ОТ АВТОРА: [/color] [color=ffe5b4]К критике отношусь вполне адекватно.[/color]

Первые лучи восходящего солнца освещали крыши токийских небоскребов, разгоняя собой легкий полумрак, еще царивший у подножия строений. Мягкими шагами утро вошло в город, предвещая очередной ничем не примечательный июньский день. Дороги заполнялись привычным шумом моторов различных автомобилей и мотоциклов, а на тротуарах уже можно было увидеть жителей Токио, спешащих по своим делам. Суматоха будней охватила практически все уголки столицы Японии. Лишь в парк на окраине города, казалось, никогда еще не врывались шум и суета, столь привычные для центра. Едва ощутимый ветерок даже не колыхал листья деревьев, а только лишь слегка беспокоил зеркальную гладь небольшого озерка, расположившегося в центре парка. Если бы не небольшое сужение берегов в центре, то водоем бы имел форму овала, по краям которого тянулась бы широкая дорожка из белого камня. От нее в разные стороны расходились тропинки поуже, выложенные уже из обычной тротуарной плитки. Газонная трава была аккуратно подстрижена и никак не могла закрывать низко растущие цветы от живительных лучей дневного светила. Но, тем не менее, цветы не могли вырасти больше из-за сакуры, растущей в этом парке повсюду. Под раскидистыми ветвями деревьев то там, то тут можно было разглядеть изящные кованые скамейки, рядом с которыми возвышались фонари. Это природное великолепие гармонично дополняли трели различных птиц и стрекот цикад. С цветка на цветок порхали бабочки, питаясь медовым нектаром, а в озерке неспешно плавали карпы.
В нескольких метрах от одной из лавочек, что стояли у берега, расположился художник, поставив мольберт холстом к востоку. Соломенного цвета волосы были аккуратно подобраны черной лентой, на теле молодого человека мешковато висела расстегнутая серая рубашка с закатанными рукавами, на бедрах лишь за счет пояса держались темные бриджи, а на ногах были обуты обычные сланцы. На щеке художника красовался мазок серой краски, а из-за расстегнутой рубахи были видны два шрама: один проходил поперек груди блондина, а второй – поперек живота. Художник стоял возле холста и, задумчиво и хмуро глядя на безоблачное небо, смешивал на палитре черную и белую краски. Закончив это действо, мужчина продолжил выводить на холсте дождевые облака… Его картина представляла собой абсолютную противоположность утреннему пейзажу: насыщенные яркие краски природы на холсте были тусклыми, с безоблачного в реальности неба с полотна смотрели серые облака, с которых на тусклые листья сакуры и совершенно безжизненную траву капал дождик. А окончательную унылость и ощущение покинутости картине придавала черная кованая лавка, мокнущая под дождем на переднем плане. Художник рисовал эту картину уже не первый день, и, судя по всему, сегодня должен был завершить пейзаж.
За любимым занятием часы летели быстро, и мужчина совершенно не заметил, как с приходом полудня парк заполнился гуляющими вокруг озера парочками, резвящимися на траве детьми и просто отдыхающими. Оторвав, наконец, взгляд от полотна, художник обратил внимание на мужчину, сидящего на лавочке в нескольких метрах от него. Пепельного цвета волосы непослушно торчали в разные стороны, а челка прикрывала левую половину лица. Зеленая футболка сидела как влитая, а на груди, приветливо улыбаясь, красовался желтый смайлик. Широкие голубые джинсы были увешаны различными ремнями и цепочками, а множественные карманы блестели заклепками. Из-под штанин проглядывались кеды. Мужчина сидел на лавочке, широко расставив ноги и вытянув их вперед. Левая рука лежала на спинке лавки, а в правой была книга с цветастой обложкой, которую не без интереса читал пепельный блондин.
Художник поймал себя на том, что любуется мужчиной, его фигурой и тем, как его глаза перебегают со строчки на строчку. Не раздумывая более ни секунды, блондин выдавил на палитру лазурь, охру и начал их перемешивать, стараясь получить такой же насыщенный зеленый цвет, как и футболка незнакомца. Движения художника были мягкими, плавными, и постепенно на полотне на лавочке под проливным дождем появился пепельный блондин, сидящий так же широко расставив ноги. Но ладони были обращены к небу, а лицо подставлено прохладным каплям дождя. Этот человек был единственной яркой вспышкой на сером полотне.
Блондин в очередной раз с восхищением посмотрел на читающего мужчину, чтобы точнее нарисовать его лицо, но тут же виновато отвел взгляд в сторону: пепельный блондин смотрел на художника. Заметив, что мужчина у холста резко отвел взгляд, читатель встал с лавки и направился к мольберту.
– День добрый! – приветливо улыбаясь, произнес чтец. – Могу я поинтересоваться Вашей деятельностью? – Но художник лишь слегка приоткрыл рот от неожиданности и только кивнул в знак согласия. – Вы так любезны, Художник-сан…
– Фауст… Зовите меня просто Фауст. – Голос блондина был мягким, он слегка растягивал слова.
– Фауст… – пепельный блондин протяжно произнес имя художника. – Что ж, Фауст, будем знакомы. Какаши. – Мужчина протянул руку для рукопожатия, а, увидев вопросительный взгляд нового знакомого, пояснил: – Так в штатах принято здороваться. Я часто там бываю.
– Рад знакомству, Какаши-сан. – Фауст пожал протянутую руку.
– Ну, зачем же так официально? – Тон собеседника явно содержал в себе нотки сарказма. – Но если тебе так больше нравится, пожалуйста! Я не против.
Художник не успел возразить и слова, как его новый знакомый развернулся к холсту и принялся разглядывать полотно.
– Картина… Она закончена? – Какаши не без интереса смотрел на холст, где ярким пятном выделялся силуэт, в котором он узнал себя.
– Если Вы позволите, еще пара штрихов. – Фауст не сводил взгляда с лица собеседника, изучая его черты.
– Да-да! Конечно! – Пепельный блондин отошел от художника и вернулся на лавку, где еще пару минут назад читал книгу. Мужчина сел и снова углубился в чтение.
Пока каждый был занят своим делом, солнце неустанно плыло по небосводу, приближая пришествие ночи. И вот уже на небе с запада можно было разглядеть первую тусклую звезду, что в темное время суток сияла ярче своих сестер. Парк постепенно пустел. Семьи с детьми давно покинули это место, оставив его лишь влюбленным парочкам. Повсюду уже горели фонари, рассеянным светом освещая озеро, дорожки и законченную картину художника, на которую он смотрел без единого движения вот уже двадцать минут.
– Готово, Какаши-сан, – неуверенно изрек Фауст.
– Твои «пара штрихов» что-то затянулись! – не без нотки издевательства произнес читатель и, поднявшись с лавочки, подошел к мольберту. Опираясь больше на левую ногу, а правую слегка выставив вперед, Какаши скрестил руки на груди и склонил голову набок. Он рассматривал картину от силы минуты три, но это время показалось художнику вечностью. Он не мог скрывать свое волнение и ждал, когда же его новый знакомый выскажет свое мнение. Но Какаши, видя заинтересованность художника, не торопился высказываться. Он переминался с ноги на ногу и тянул время, желая дольше помучить художника в ожиданиях и в какой-то мере даже насладиться этими «пытками».
– Что ж, Фауст… – наконец изрек пепельный блондин и сделал паузу, от чего его новый знакомый вздрогнул и, слегка приоткрыв рот, подался вперед, ожидая дальнейших слов героя его произведения. – Могу сказать, что от картины я… – Еще одна мучительная пауза. – Не в восторге.
Слова Какаши растворились в тишине вечера, а Фауст безмолвно замер, словно каменное изваяние. Пепельный блондин, видя такую реакцию, не торопился объяснять, что же именно ему так не нравилось. Художник, наконец, опомнился и, подойдя ближе к собеседнику, начал снова изучать картину, стараясь понять причину недовольства. Его взгляд метался по полотну из одного уголка в другой.
– Но, Какаши-сан, что именно Вам не нравится? На мой взгляд, картина…
– Превосходна? – Собеседник перебил художника, закончив предложение за него.
– Именно! Она превосходна! Разве Вы так не считаете? – В голосе отчетливо слышались волнение и недовольство.
– Отнюдь… Она ничем не цепляет взгляд. Эти унылые серые грязные тона повергают в ужас! Не буду заострять внимание на том, что картина реальности и твое, – Какаши выдержал паузу и с сарказмом продолжил, – «художество» совершенно несопоставимы… Ты можешь мне сказать, где источник света? Тени тут падают в разные стороны, словно каждый объект освещается отдельно! А сама композиция? Где тебя учили рисовать?
– Я сам учился довольно долгое время! – Фауст, воспользовавшись паузой в монологе собеседника, возмущенно начал оправдываться, но его снова бесцеремонно перебили.
– Сам? Это видно, – усмехнулся пепельный блондин. – А вот «довольно долгое время» - сомневаюсь. Где ты видел, чтобы тучи во время дождя были такими безжизненными? Дождь – это вода, а вода – это жизнь! Вложил бы в свою картину больше жизни – уже не было бы так… уныло, – Какаши склонил голову на другой бок. – Что же касается вот этого пятна, – он указал на нарисованного мужчину, – ну где ты видел, чтобы на человеке под проливным дождем была сухая одежда? Просто… волшебство какое-то. И, к тому же, если ты рисовал его с меня, то… – Мужчина цокнул и ткнул пальцем в нарисованного себя. – Знаешь ли, я три-четыре раза в неделю посещаю тренажерный зал, а вот это «нечто», видимо, посещает булочную и гораздо чаще.
Какаши замолчал, косясь на Фауста и ожидая, что же он ответит на критику. Реакция не заставила себя долго ждать.
– Да как… Как Вы можете такое говорить? Безжизненные краски?! Да эта картина отображает мой внутренний мир! Да Вы… Да Вы ничего не понимаете и понять не сможете! Конечно, ведь такому, как Вы, не дано познать всю горечь потери любимого человека. Ведь Вы, Какаши-сан, просто не способны любить! Вам не дано понять всю глубину этого прекрасного и поистине восхитительного чувства! – Фауста трясло, его взгляд был полон отчаяния и боли, а на глазах чуть ли не выступили слезы.
– Судя по твоей картине, тебе тоже не дано этого понять. – Собеседник слегка растягивал слова, а на губах затаилась довольная ухмылка.
– Да Вы… Вы… – Блондин не мог вымолвить ни слова, в растерянности собирая художественные принадлежности.
– Ты даже элементарной критики выдержать не можешь, – усмехнулся герой серого полотна, – какой из тебя служитель искусства? – На этих словах Какаши развернулся и бросил через плечо: – Приятно было познакомиться, Фауст! Думаю, еще увидимся. – Мужчина зашагал вперед по белокаменной дорожке, пробубнив себе под нос: – Ведь мы оба служители искусства: художник и… писатель. – Последнее слово, произнесенное на выдохе, растворилось в тишине вечера.

В одном из немногочисленных высотных домов, что располагались на окраине Токио, на предпоследнем этаже горел свет. Вечер давно овладел городом, и некоторые жители уже собирались ложиться спать, чтобы с утра отдохнувшими пойти на работу. И лишь обитатель той самой квартиры в многоэтажке, где горел свет, спать совершенно не собирался, ибо проснулся двумя часами ранее. Это был молодой парень, на вид лет двадцати. Черные, как сама ночь, волосы непослушно торчали в разные стороны, и лишь челка была аккуратно уложена, прикрывая правую половину лица. В глазах цвета индиго, казалось, можно было раствориться, ведь их глубина завораживала, а добрый взгляд, которым он смотрел на собеседников, заставлял верить каждому сказанному слову, что, словно песня, звучали из уст молодого человека. Четкие прямые линии заостренного лица гармонично сочетались с изящной тонкой шеей парня, а накачанной стройной и высокой фигуре могли позавидовать модели. Молодой человек только вышел из душа, поэтому на нем было одно лишь полотенце, обмотанное вокруг бедер. Он пересек свою квартиру-студию и подошел к холодильнику, достав оттуда банку пива, после чего сел на кожаный диван, что стоял в центре квартиры, открыл пиво и, сделав пару глотков, поставил его на столик у дивана. Потянувшись, парень посмотрел на барабанную установку, что стояла на подиуме в одном из углов комнаты, и на гитару.
– Продюсер меня убьет! – закрыв глаза и откинувшись на спинку дивана, произнес брюнет. – Мне срочно нужно вдохновение, муза! – Длинные тонкие пальцы начали ерошить волосы. – Может, хоть ТВ натолкнет на мысль или подкинет идею…
Он обреченно взял в руки пульт и включил музыкальный канал. Тишину в квартире тут же нарушили звуки бас-гитары, ударных и голос девушки, поющей то на японском, то на английском. Парень хотел, было, выключить ящик, но в дверь постучали, и брюнету этот стук показался тревожным и в то же время раздражительным. Молодой человек поспешил открыть дверь. За ней он увидел своего давнего друга, художника Фауста. Он стоял, опустив голову и держа в руках мольберт, краски и художественные принадлежности.
– Фауст? Что случилось? – поспешил узнать брюнет, беря мольберт и краски из рук художника.
– Рику-сан… – Фауст, наконец, посмотрел на друга. – Рику-сан, я больше никогда не возьму в руки кисть!
– Что это значит, Фуу-тян? Ты ведь так замечательно рисуешь! – Парень не понимал, что же случилось.
– Замечательно? Зато Он так не считает… – Блондин прошел в центр комнаты и, присев на диван, выключил телевизор.
– Он? Кто он? Фауст, объясни толком, что произошло и кто это Он? – Рику говорил взволнованно и быстро, слегка повысив голос.
– Случилось то, что… Я думал, что… Я уже, было, поверил, но ведь этого никогда не будет. Элизу мне не заменит никто, даже Он… А ведь если бы ему все понравилось… На мгновение мне показалось, что к нему я бы мог испытывать эти нежные чувства, но он слишком жестоко со мной поступил! – Прерывистый в начале монолог Фауста сплошным потоком хлынул из его уст, и Рику не решался перебить друга, задавая уточняющие вопросы, ведь ему по-прежнему все было непонятно. – Сегодня я опять рисовал в парке и почти закончил картину, как увидел его – Какаши. Он сидел на лавочке и читал книгу. Рику-сан, если бы ты видел его идеальную фигуру, идеальные черты лица, его взгляд и улыбку, – блондин иронично усмехнулся, – ты бы понял, что со мной произошло в то мгновение, когда я его увидел. А его голос? Эх… – Он вздохнул, помотав головой из стороны в сторону. – Но кто же знал, что он окажется таким жестоким? Это просто невообразимо. Я захотел нарисовать на картине Его и сделал это, но он… Он… Он раскритиковал мою картину! Мое творение! Мое произведение искусства! Да кто он такой? – Фауст откинулся на спинку дивана и начал равнодушным взглядом изучать потолок. Рику, воспользовавшись наступившей тишиной, начал задавать вопросы.
– Значит, ты увидел его в парке, и он тебя чем-то зацепил?
– Да…
– И ты решил его нарисовать?
– Да…
– Потом он увидел твою картину и раскритиковал ее?
– Да.
– Но из-за чего ты решил больше никогда не брать в руки кисть?
– Да…
– Фауст! – Имя, произнесенное на повышенных тонах, заставило его обладателя дернуться от неожиданности и вернуться в реальность. – Так почему ты больше не хочешь рисовать? Ведь он – никто!
– Нет, Рику-сан… Ведь все точно так же, как когда-то начиналось и с Элизой. Я увидел ее впервые и сразу полюбил. На всю жизнь… Но та автокатастрофа навсегда разлучила нас, забрав ее жизнь, а нас с тобой наградив этими шрамами. – Фауст провел рукой по животу и груди, а Рику потер поясницу с правой стороны.
– Фуу-тян, во мне теперь до конца жизни останется частичка Элизы - мне ведь ее почку пересадили... – Молодые люди замолчали, опустив головы.
– Мне очень не хватает моей Элизы. Но сегодня, когда я впервые увидел Какаши-сана, я подумал, что он, возможно, сможет занять ее место.
– И тебя ничуть не смущает, что он мужчина? – Рику вопросительно смотрел на друга.
– Знаешь, а ведь я даже не задумывался над этим. Мужчина, женщина… Какая разница, если чувства одни и те же…
В квартире снова воцарилась тишина. Рику сидел на краю дивана, опершись локтями о колени и опустив голову на ладони. Фауст откинулся на спинку дивана и задумчиво глядел в потолок. По прошествии семи минут блондин нарушил тишину.
– Рику-сан, сыграй для меня, – а, осмотрев угол, где стояли музыкальные инструменты, добавил: – на гитаре.
– Ок, только переоденусь.
Брюнет прошел в часть квартиры, где стояли кровать и комод, огороженные ширмой. Пару минут тишину в квартире нарушало лишь приглушенное шуршание одежды, после чего Рику вышел к Фаусту, одетый в широкие голубые джинсы с множеством карманов с заклепками, ремнями и цепочками, и серой майке, обтягивающей торс парня. Фауст слегка приоткрыл рот и удивленно смотрел на друга.
– Что? – недоумевающее спросил тот, остановившись у подиума.
– Какаши… Он сегодня был в точно таких же джинсах!
Рику скрестил руки на груди и задумался. Через полминуты он подошел к дивану, взял со столика ноутбук и сел рядом с Фаустом.
– Говоришь, его зовут Какаши?
– Да.
– А как он выглядит? Можешь его описать конкретнее? – Брюнет вовсю лазил в Интернете, вбивая в различных поисковиках имя новоиспеченного знакомого его друга.
– Зачем тебе? – Блондин не понимал, что происходит.
– Ты хотя бы просто скажи, какая у него прическа и цвет волос?
–Он – пепельный блондин, а прическа, – Фауст смотрел на волосы своего друга, – прическа как у тебя, только…
–Челка с левой стороны, да?
– Да… – в изумлении протянул блондин. – Ты его знаешь? – Художник пододвинулся еще ближе к Рику, который сидел, откинувшись на спинку дивана и, скрестив руки на груди, довольно смотрел в монитор.
– Это он? Ведь он же, да?
– Да… – снова в изумлении проговорил блондин и, переставив ноутбук к себе на колени, принялся читать статью, в начале которой красовалась фотография Какаши. – «Возвращение Хатаке Какаши»? Да кто он такой? И ты его откуда знаешь? – взгляд Фауста перебегал со строчки на строчку, читая статью.
– Просто дело в том, что эти джинсы – они эксклюзивные. Купить их можно лишь в одном магазине, и далеко не каждый может себе позволить там одеваться. Когда я там делал покупки, туда зашел он и принялся выбирать себе вещи, а я в тот момент как раз пошел в примерочную, а когда вышел и подошел к кассе, там уже стоял он: мы оба в тот день купили эти джинсы. Девушка за кассой всегда называет по именам постоянных клиентов и перекидывается с ними парой фраз. Там я и услышал про писателя Хатаке Какаши первый раз. Вот так. – Рику, наконец, закончил свой рассказ и посмотрел на Фауста. Тот уже прочитал статью и глядел на друга.
– Вот значит как… Значит, он тоже служитель искусства – писатель. – Художник убрал ноутбук на диван и встал. – Рику-сан, спасибо, что выслушал и помог. Мне пора идти. – Он направился к двери.
– Эй, чем помог-то? Оставайся, хоть пиво попьем! – Парень тоже встал с дивана.
– Прости, но остаться не могу. Я должен кое-что сделать. – Блондин собрал все художественные принадлежности и вышел из квартиры. – До свидания, Рику-сан!
– Пока… – Брюнет с недоумевающим видом закрыл дверь, вернулся на диван и, сделав пару глотков пива, принялся читать статью о писателе.

Минуты складывались в часы, часы перетекали в сутки, сутки в недели, а недели пролетали одна за другой, вереницей выстраиваясь в месяцы, и этих месяцев прошло уже три с того момента, как Фауст первый и последний раз повстречал Какаши, так плотно и основательно запавшего ему в душу. В Токио вовсю царствовал сентябрь. Погода стояла довольно теплая и на удивление сухая, что позволяло художнику приходить на берег океана и рисовать закат. После того, как блондин узнал, кто такой Какаши, он решил во что бы то ни стало нарисовать такую картину, которая понравилась бы писателю. Рисуя для него каждый вечер в течение последнего месяца, Фауст постоянно думал о своем новом знакомом. Ему давно была прощена его грубая критика, и художник желал показать писателю картину, нарисованную специально для него. Он хотел еще хотя бы раз увидеться с Какаши и заглянуть в его глаза.
Изо дня в день один холст сменялся другим под недовольное ворчание художника «Это все не то!», после чего на очередном полотне возникали новые мазки краски. А в моменты, когда Фауст осматривал пейзаж, очередной холст улетал в песок…
Вот уже полчаса художник безмолвно смотрел на полотно, переминаясь с ноги на ногу и критично разглядывая картину. Шум прибоя, гармонично переплетаясь с криком чаек, парящих под редкими облаками, успокаивал. Свежий запах морской воды приятно щекотал ноздри, а легкий ветер слегка развевал волосы блондина. Перед ним на мольберте стояла законченная картина, которая, как казалось Фаусту, полностью соответствовала критике писателя. Насыщенных лазурных вод океана слегка касалась легкая рябь, по которой золотистой дорожкой расстилался свет заходящего солнца, что было уже наполовину погружено в океан. Небо вокруг дневного светила окрасилось самыми немыслимыми оттенками теплых тонов: от лимонно-желтых до багряно-красных. Кое-где над океаном парили чайки. Критично разглядывая картину еще минут двадцать, Фауст, наконец, удовлетворенно выдохнул:
– Она закончена!
Художник был горд собой, ведь он считал, что ему действительно удалось создать шедевр, который непременно бы понравится писателю.
– Что ж, теперь осталось лишь разыскать Какаши-сана.
Фауст убрал картину в чехол и, собрав все художественные принадлежности, направился к своему другу Рику. Он на тот момент находился дома и пытался написать музыку для своего нового текста. Парень был рад, когда, услышав стук в дверь, открыл ее и увидел на пороге Фауста. Но, заметив его пространный и мечтательный взгляд, тут же сказал:
– Выкладывай, в чем дело?
Художник с улыбкой посмотрел на друга и прошел в центр комнаты, поставив мольберт лицом к окну и водрузив на него картину.
– Рику-сан, я хочу знать твое мнение.
Парень минут пять молча смотрел на полотно, переминаясь с ноги на ногу и держа руки в карманах. Фауст терпеливо ждал, что же скажет друг, стоя рядом с ним. Наконец, брюнет заговорил.
– Фуу-тян, я всегда считал, что ты гениальный художник, но что бы настолько… – Он сделал небольшую паузу, глянув на все еще улыбающегося друга, после чего перевел взгляд на картину. – Знаешь, она идеальна! Сочетание цветов просто поражает, завораживает их глубина, и, не смотря на то, что краски настолько яркие, картина получилась весьма спокойной и умиротворенной. Фантастика. Я в восторге, Фуу-тян. – Рику похлопал друга по плечу, продолжая восхищенно разглядывать полотно. Но тут по нему словно пробежал электрический разряд, и парень метнулся к подиуму, включив диктофон. Брюнет взял в руки гитару и начал играть. Музыка звучала настолько уверенно, спокойно и отточено, что казалось, словно Рику играет эту мелодию далеко не первый раз. Фауст слушал своего друга с таким же восхищением, с каким тот смотрел на картину.
– Фауст, ты мой вдохновитель! – Довольно веселым и оптимистичным тоном произнес Рику, подняв банку с пивом. – За тебя!
– Что ты, Рику-сан, не стоит, – блондин смущенно улыбнулся. – А вообще, я к тебе по делу. Ты можешь выяснить, где живет Какаши-сан? Я хочу показать ему эту картину.
– Э-э-э… Не хочу тебя расстраивать, но… – Рику иронично усмехнулся. – В общем, я в последнее время стал наблюдать за его деятельностью… Короче, сейчас он укатил в штаты, и в Японии неизвестно когда появится. – Брюнет смотрел на друга, ожидая его реакции.
– Значит, я лечу в штаты? – подумав минутку, произнес блондин. – Я обязан найти его и доказать, что не просто художник, а служитель искусства с большой буквы! – Он кивнул и принялся укладывать картину в чехол.
– Что ж, Фауст, удачи тебе. Верю, у тебя все получится. – Рику ободряюще похлопал друга по плечу.
– Спасибо, Рику-сан.
– Тебе спасибо! Твоя картина вдохновила меня, и теперь продюсер будет мной доволен.
Попрощавшись, Фауст спустился на первый этаж и вышел на улицу: теплый ветер тут же заиграл в волосах мужчины, развевая их. На небе россыпью драгоценных камней сверкали звезды. Художник вдохнул полной грудью и на мгновение задержал дыхание, стараясь прочувствовать свежесть вечера каждой клеточкой тела.

Фауст не стал откладывать поездку в долгий ящик и купил билеты в Сан-Франциско уже на следующий день, предварительно узнав, что именно в этот город направился Какаши.
Погода в день перелета выдалась безоблачная и теплая, и всю дорогу до западного побережья США художник думал о том, что встреча с писателем должна пройти безо всяких казусов и неприятных моментов. А в чем он был больше, чем просто уверен, так это то, что Какаши обязательно понравится картина, нарисованная специально для него.
Наконец, самолет приземлился в одном из аэропортов Сан-Франциско, и Фауст в предвкушении встречи спустился по трапу на землю Соединенных Штатов. Забрав свой багаж, блондин отправился в город посмотреть местные памятники искусства и разузнать, где же остановился Какаши. Мужчина брел по одной из главных улиц, держа в одной руке картину, а другой везя за собой чемоданчик на колесиках, и оглядывался по сторонам. Куда ни глянь – везде на первых этажах зданий располагались магазинчики с яркими витринами, различные кафе и рестораны. Дорожки для пешеходов были выложены тротуарной плиткой, на улицах находилось очень много людей, одетых как простенько и неброско, так и ярко и вызывающе. Фауст в своих любимых черных бриджах и расстегнутой светлой рубашке с закатанными рукавами ни капли не выделялся из толпы: лишь иногда прохожие поглядывали на его шрамы, виднеющиеся из-за рубахи. Но его ничуть не беспокоили эти взгляды - он привык к этому в своей стране.
Художник шел все дальше и дальше, пересекая дороги и сворачивая на разные улочки, как после очередного поворота за угол Фауст остановился и замер на месте, слегка приоткрыв рот: его вниманием полностью завладел плакат, с которого, лучезарно улыбаясь, смотрел портрет Хатаке. Надпись на вывеске гласила: «Только два дня и только в нашем магазине для вас подписывает свои книги Хатаке Какаши».
– «Двадцать пятого и двадцать шестого сентября не пропустите уникальную возможность задать писателю свои вопросы». Значит, сегодня первый день.
Фауст решительным шагом направился в сторону книжного магазина, возле которого стояла внушительная очередь из девушек и женщин, а, приблизившись к зданию, художник разглядел в ней и мужчин. Встав в конец этой очереди за женщиной лет сорока, блондин решил поинтересоваться у нее, что именно происходит внутри.
– Do you speak Japanese?
– Sorry! Maybe she speaks Japanese. – Женщина указала на стройную невысокую девушку, стоящую в очереди на три человека впереди.
– Thank you! – Фауст поклонился и подошел к брюнетке с короткой стрижкой, на которую указала женщина. Девушка оказалась японкой приятной наружности. Точеную фигурку обтягивал белый сарафан, юбка которого едва достигала середины колена.
– Здравствуйте, могу я к Вам обратиться? – Художник учтиво поклонился и посмотрел в карие глаза брюнетки.
– Здравствуйте! Конечно, обращайтесь. Нечасто в Сан-Франциско встретишь соотечественника. – Девушка приветливо улыбнулась. –Я Рейра, но в штатах меня зовут Лайла.
– Фауст. – Он протянул руку для пожатия, вспомнив слова Какаши. – Очень приятно, Рейра-сан.
– Давайте без таких формальностей, Фауст. – Она покосилась на протянутую руку блондина. – Вы тоже приехали сюда ради автографа Хатаке Какаши? Он ведь не писал книг уже пять лет! Я хочу быть в числе первых, получивших его автограф! – Голос собеседницы звучал воодушевленно.
– Пять лет? – изумился Фауст.
– Как, Вы не знали? А я думала, Вы тоже фанат его творчества и сюда прилетели за тем же, зачем и я. – Девушка удивленно посмотрела на блондина.
– Рейра, скажите, о чем пишет Какаши?
– Так Вы и книг его не читали? Что ж, думаю, Вам будет интересно его творчество. Книги Какаши пропитаны романтикой и любовью, и пишет он в основном яой… - Она мечтательно посмотрела вдаль.
– Почему Вы считаете, что романтика и яой мне будут интересны? – Фауст недоумевающее смотрел на собеседницу.
– Вы очень похожи на героев его романов. – Девушка улыбнулась. – Да Вы купите книгу и почитайте.
– Чтобы купить книгу, мне обязательно отстоять эту очередь? – Блондин недовольно окинул взглядом стоящих у магазина людей.
– Нет. Эта очередь… Они все за автографом стоят. А Вы можете просто зайти в магазин и купить его новый роман. Какаши в недавнем интервью обещал, что он будет переполнен эмоциями и событиями.
– Что ж, спасибо вам, Рейра. Прощайте, – Фауст поклонился девушке и направился к входу, пробубнив себе под нос: – Надеюсь, он меня не заметит… Прежде, чем мы встретимся, я должен узнать, какой из него служитель искусства.
Протиснувшись в магазинчик, блондин тут же оказался у стенда с новым романом писателя.
– «Соломенное Солнце»? – удивленно прочел художник название книги и, взяв один экземпляр, прошел к кассе.
Оплатив покупку, Фауст покинул магазин и направился к пляжу, что располагался в нескольких кварталах от книжного. Солнце только поднималось над городом, и до полудня было еще без малого полтора часа, но на пляже уже собралось много народу. То ли из-за выходных, то ли из-за хорошей погоды, а может из-за всего сразу, но песчаный берег был переполнен людьми. Кто-то беззаботно нежился на солнышке, кто-то играл в волейбол на площадке, одни строили замки из песка, другие охлаждались в прохладной воде лазурного океана. Окинув эту картину взглядом, Фауст мысленно порадовался, что пришел не загорать или купаться, а почитать в спасительной тени пальм только что приобретенную книгу. Перед самым пляжем, вдоль береговой линии, пролегала широкая асфальтированная дорожка, один край которой слегка присыпал песок, а вдоль другого через равное расстояние стояли деревянные лавочки, покрашенные белой краской, возле каждой из которых ютились урна и фонарь. За лавочками в двух метрах друг от друга росли пальмы со слегка изогнутыми стволами и широкими листьями на макушке, от которых на лавки и дорожку падала прохладная тень.
Выбрав лавочку под самым раскидистым деревом, Фауст сел в тень, поставив рядом картину, предназначенную Какаши, и свой чемодан: по прибытии в Сан-Франциско художник даже не попытался найти себе гостиницу. Осмотревшись по сторонам, блондин снял с себя рубашку, оголив торс, и повязал ее на голову, проговорив себе под нос:
– Лучше перестраховаться: здесь легко можно получить солнечный удар.
Когда с импровизированной банданой было покончено, Фауст, наконец, открыл книгу и принялся читать предисловие. По началу выражение лица блондина не выказывало никакого интереса и было скорее скептическим или равнодушным, но, читая строчку за строчкой, глаза расширялись от удивления и отсутствия веры в прочитанное. Дочитав предисловие до конца, художник закрыл глаза и помотал головой из стороны в сторону, после чего решил снова и уже вслух перечитать строки, заставившие его сердце биться быстрее.
– Часто ли в Вашей жизни происходили столь судьбоносные встречи, кардинально меняющие вашу жизнь? Казалось бы, все предельно просто и банально: познакомился с человеком, перекинулся с ним парой фраз, разошелся… И больше вы ни разу не встречались, не пересекались, даже случай не сводил вас вместе. И вроде бы прошло какое-то время, в течение которого можно было легко забыть этого человека, но… он все чаще посещает Ваши мысли сначала днем, потом при свете луны. Позже ты начинаешь забывать о каких-то делах, мечтая о встрече, далее напрочь отбивает аппетит, а потом… Наверное, художник бы вновь начал писать картины, если бы как и я долгое время пребывал в творческом кризисе, музыкант написал бы композицию, которая заставила бы слушателя без причины лить слезы, а я… Я написал книгу, посвященную тому человеку, встреча с которым перевернула мой внутренний мир, а мысли о нем вернули мне вдохновение.
Посвящается Соломенному Солнцу.
Последнюю строчку Фауст произнес на выдохе, растягивая слова.
– Нет! Эта книга не может быть посвящена мне! – Мужчина захлопнул книгу и опустил голову, положив роман на колени. Но тут блондин дернулся и выпрямился, уставившись на обложку: по нижнему краю тянулись слова, выведенные, как подумал Фауст, самим Какаши, после чего их поместили на книгу.
«Художнику, служителю искусства, Фаусту» гласили эти слова.
– Какаши-сан…
Разобраться во всех тех эмоциях, что бушевали сейчас в сердце блондина, пожалуй, не смог бы и он сам. В голове один за другим возникали вопросы, ответы на которые Фауст хотел получить немедленно, но видеть писателя художник не хотел. Почему? Сам блондин пытался понять это, но никаких разумных объяснений найти не мог, как бы ни старался. Сердце колотилось все быстрее, и вскоре из головы улетучился рой вопросов, оставив после себя лишь несколько слов:
– Надо прочесть книгу. Может, тогда все встанет на свои места, и найдутся ответы хотя бы на некоторые вопросы?
Открыв первую страницу, Фауст тут же углубился в чтение. Строки, страницы и главы читались на удивление легко, как подумал блондин, ведь ему казалось, что такой жестокий и циничный человек, как Какаши, не может писать так увлекательно, легко и непринужденно. В описании главных героев романа художник без труда узнал себя и писателя. Первая сцена встречи в книге была точно такой же, как и в реальности три месяца назад.
За чтением Фауст не заметил, как утро сменилось поздним вечером, на улицах давно зажглись фонари, а в небе можно было разглядеть парочку тусклых звезд. До конца романа оставалось всего две главы, но художник захлопнул книгу.
– Нет, я не желаю знать, как все это закончится.
Блондин поднялся с лавочки, развязал импровизированную бандану, надел рубашку и, собрав все свои вещи, направился в город. Легкий шум прибоя заполнял тишину пляжа, на котором сейчас остались лишь влюбленные парочки. Постепенно начал подниматься ветер, заигрывая с волосами отдыхающих, перекатывая песчинки и перелистывая страницы открытой книги, оставленной на лавке под пальмой.

– Here, please! – выйдя из лифта, работник отеля пригласил Фауста пройти за ним. Дойдя по коридору почти до самого конца, молодой человек открыл дверь номера и занес туда багаж художника.
– Thanks! – Фауст дал парню доллар, и тот довольный покинул номер. Блондин осмотрелся.
В небольшой светлой комнате вдоль одной стены стола кровать и тумба, а на противоположной стене висел телевизор, рядом с которым была дверь, ведущая в ванную комнату. Окно номера выходило на оживленную улицу города, от чего в комнате было шумно. Фауст подошел к тумбе, на которой находился телефон и меню, и, полистав его, сделал заказ в номер, после чего пошел принимать душ. Через час мужчина уже лежал в кровати и размышлял над тем, что сегодня произошло и что ему теперь делать.
– Все же, надо поступать разумно… Завтра же возвращаюсь в Японию. Но картина… – Фауст на мгновение задумался. – Подарю ее Рику-сану, тем более, что она вдохновила его на музыку.
После этих размышлений и принятых решений, художник старался больше ни о чем не думать и вскоре уснул.

Погода с каждым днем портилась. Небо все чаще затягивало серым покрывалом облаков, через которое солнце было неспособно протиснуть свои лучи, дабы хоть немного нагреть остывающую землю. Листва окрасилась сочными яркими красками, и в парках можно было обнаружить самые разные цвета и оттенки листьев - от лимонно-желтого до багряно-красного. Витиеватые дорожки и пожелтевшую траву устилал пестрый ковер из опавшей листвы. Осень всецело завладела природой, вступив на трон правления.
С утра погода не предвещала ничего хорошего, но именно сегодня, спустя месяц после возвращения из Сан-Франциско, Фауст вновь вернулся на то самое место, где когда-то был раскритикован в пух и прах. И именно сегодня краски реальности были такими, как на его картине в тот судьбоносный день. Разве что дождь все никак не решался пролиться на землю. На дорожке возле озера перед мольбертом стоял художник, равнодушно разглядывая полотно. Взгляд безо всякого энтузиазма переползал из одного уголка картины в другой, даже не пытаясь выцепить оплошности или помарки. Резкий порыв ветра заставил Фауста раскатать рукава свитера и поднять горловину повыше, после чего блондин снова засунул руки в карманы брюк и продолжил изучать изображенный пейзаж. Но и сегодня картина реальности сильно отличалась от нарисованного. Яркие краски природы, переплетаясь между собой удивительными сочетаниями, смотрели с полотна в реальный мир, внося небольшое разнообразие в серые будни. Эта картина была словно глоток свежего воздуха после долгого пребывания в душном и пыльном городе. Она могла сравниться с живительными каплями прохладного дождя после недельных засух. Цветущая сакура на фоне лазурных небес идеально гармонировала с нежно-зеленым газоном и белокаменными дорожками парка. С безоблачного неба ярко светило солнце, а в его лучах грелись птицы. Но главными героями этого яркого, но спокойного полотна, были двое мужчин, расположившиеся на лавочке на переднем плане. Один из них, пепельный блондин, сидел, широко расставив ноги и вытянув их вперед. Левая рука лежала на спинке лавки, а правой он поглаживал волосы лежавшего на его колене блондина. Он смотрел в глаза сидящего мужчины и улыбался в ответ на его улыбку.
Без единой эмоции Фауст продолжал разглядывать нарисованную им картину. И вроде бы краски сияли, как при свете солнца, и от полотна веяло теплом и надеждой, но художник не мог понять, чего же не хватает его творению.
Тучи постепенно сгущались, и на улице потемнело, хотя часы показывали всего лишь начало седьмого. За те полтора часа, которые Фауст смотрел на картину, он не сдвинулся с места, а только изредка переминался с ноги на ногу. Постепенно ветер усилился, от чего художник только ежился, но уходить домой явно не собирался. На долю секунды окрестности осветила вспышка молнии, после чего раздался оглушительный гром. Но даже это не заставило Фауста сдвинуться с места. Первые капли дождя приглушенно закапали на дорожки парка и газон, на поверхность озера и деревья, на равнодушного художника и яркое полотно. Стихия крепчала с каждой секундой. Поверхность озера рябила от дождя, деревья, трава и опавшие листья давно намокли, дорожки и лавочки потемнели от влаги, как и мольберт, возле которого сидел художник, прижав колени к груди и опустив на них подбородок. Вода струйками стекала по телу, разбегаясь ручейками по дорожке.
– Сколько бы мне мой разум не твердил одно и тоже, сердце все равно требует совершенно иного. – Слова, так медленно слетевшие с губ, заглушил шум дождя. Взгляд, устремленный в никуда, застывшая поза…
– Чего же требует твое сердце, Фауст?
«Этот голос… Нет, мне только кажется». Художник закрыл глаза.
– Может, оно требует совершенства?
«Может быть и так». Непроизвольно блондин повернул голову.
– Или же твое сердце желает обрести покой от терзаний из-за неразделенных чувств?
«Да, скорее, это является правдой». Фауст уперся лбом о колени и открыл глаза.
– А теперь я с уверенностью могу сказать, что картина превосходна, – после двухминутной паузы проговорил человек, подошедший к Фаусту уже полчаса назад. Он стоял возле художника, накрыв его зонтом, и разглядывал полотно, по которому струилась вода.
Блондин, наконец, обратил внимание на собеседника. Как только Фауст приподнял голову, он увидел перед собой до боли знакомые джинсы в ремнях, цепях и с карманами в огромном количестве заклепок. Взгляд медленно пополз вверх, к торсу стоящего рядом мужчины, где художник увидел зеленую футболку с желтым смайлом, поверх которой была одета черная кожаная куртка. Фауст резко поднял взгляд на лицо собеседника: лучезарно улыбаясь на него смотрел пепельный блондин.
– Какаши-сан… – Крик сердца заглушал шепот разума, и художник резко встал, не веря своим глазам. – Но… Нет. Такого не бывает! – Он удивленно смотрел на писателя, не решаясь ничего предпринять.
– Чего действительно не бывает – так это совершенства, Фауст.
Видя нерешительность собеседника, Какаши сделал шаг навстречу и провел сухой и теплой ладонью по холодной и мокрой щеке блондина, от чего тот лишь прикрыл глаза и слегка приоткрыл рот.
– Фауст, – Хатаке приблизил лицо к лицу художника и шепотом продолжил, – лучше жалеть о том, что сделано, чем о том, что ты этого так и не совершил…
Приглушенный стук заглушил шум дождя. Его капли пропитывали собой двоих мужчин, стоявших полностью обезоруженными перед стихией. Решительным движением Какаши бросил зонт в сторону и обнял ладонями лицо Фауста, вовлекая его в требовательный поцелуй. Сердце художника бешено стучало в груди, умоляя ответить. Писателю не пришлось ждать и двух секунд, как блондин прижал его к себе, одной рукой проводя по плечам, а другой по талии, запуская ее под куртку. Недолго думая, Какаши тоже обнял Фауста, углубляя поцелуй. Страсть разгоралась с каждым движением. Риск, на который пошел один, оправдал второй. Границы реальности размывал не только дождь. Сердца бились в такт друг другу, ускоряя темп, а желание нарастало.
– Еще пара минут, и ты простынешь, Фауст. – Не желая того, Какаши разорвал поцелуй и слегка отстранился от художника, не открывая глаз. Тот лишь кивнул. – Идем, я приготовлю тебе ванну.
Дом Какаши располагался в пяти минутах ходьбы от парка, и мужчины довольно быстро сменили обстановку с холодной и мокрой на уютную домашнюю. Зайдя в дом, Какаши тут же направился в ванную комнату, молча указав Фаусту на диван. Но стоило писателю скрыться из виду, художник тут же направился за ним. Бесшумно войдя в помещение, где Какаши уже регулировал напор воды, Фауст обнял его со спины, разворачивая лицом к себе. Пальцы с трепетом коснулись губ, после чего последовал короткий поцелуй. Руки художника скользили по мокрой ткани футболки, а, дойдя до ее низа, мужчина решительным движением снял этот предмет гардероба с писателя, оголив загорелый торс. Снова непродолжительный поцелуй, после которого уже Фауст остался в одних расстегнутых брюках. Взяв инициативу в свои руки и слегка толкнув пепельного блондина в плечо, он усадил того на бортик ванной, а сам присел на корточки напротив, расстегивая молнию на джинсах Какаши. Тот, видя нерешительность и неопытность партнера, приподнял за подбородок его лицо и с заботливой улыбкой посмотрел в глаза.
– Позволь мне все сделать самому, Фауст.
Художник смущенно отвел взгляд в сторону, слегка покраснев.
– Если Вы настаиваете, Какаши-сан.
Мужчины поднялись на ноги. Шум воды утих: Хатаке закрутил краны, после чего притянул к себе Фауста и, запустив руки в его волосы, принялся целовать, прижимаясь к нему всем телом. Через плотные джинсы чувствовалось, насколько был возбужден партнер. Не раскрывая глаз и не прерывая поцелуй, писатель начал выводить Фауста из ванной, медленно перемещаясь по коридору к спальне, где стояла большая круглая кровать, на которой легко могли разместиться несколько человек. Подойдя к ней, Какаши остановился и, разорвав объятия, усадил Фауста на край, стягивая с него оставшуюся одежду, после чего и сам разделся окончательно. Толкнув художника в плечо и повалив его тем самым на кровать, Какаши навис над партнером, принимаясь целовать его лицо, постепенно спускаясь все ниже, к ключицам, соскам, животу, и, недолго поиграв с пупком, наконец, достиг перевозбужденного органа Фауста. Пройдя кончиком языка по всей его длине от основания, писатель облизнул головку члена, накрывая ее губами. От этих действий художник сжался, зажмурив глаза. Казалось, что через тело пропустили электрический разряд.
«Женщина или мужчина… Разве нет разницы? Она есть! Но почему с ним приятнее? Он нежнее и чувственнее… Почему я полюбил мужчину? Может, новые чувства от того и возникают, что они сильнее предыдущих?»
В голове Фауста мелькали обрывки мыслей, но все они мигом улетучились, предвкушая оргазм. Напряжение казалось уже невыносимым, движения пальцев, губ и языка Какаши были настолько быстрыми, умелыми и нежными, что ему хватило лишь нескольких минут, чтобы довести партнера до экстаза. Доказательством этому послужили протяжный стон наслаждения, сорвавшийся с губ любовника, и его сперма на груди Какаши, которую тот тут же стер салфетками, постоянно стоявшими у кровати как раз на этот случай. Фауст приподнялся на локтях.
– Какаши-сан, Вы…
Требовательный поцелуй не дал художнику договорить. Писатель заставлял его двигаться в центр кровати, продолжая целовать трепещущие губы. Тела сплетались в неистовом танце страсти и желания, стараясь раствориться друг в друге без остатка. Приподнявшись над тяжело дышащим Фаустом, Какаши развернул его на живот, опускаясь на мужчину сверху, принимаясь целовать спину партнера. Тот, ощущая ягодицами возбужденный член любовника, слегка приподнял таз, упираясь в пах партнера. Какаши слегка дернулся, резко выдохнув, после чего встал на колени и прошептал Фаусту:
– Обопрись на локти и колени…
Тот незамедлительно исполнил просьбу писателя, приподнимаясь. Фауст чувствовал, как сильные руки скользят по спине от плеч к пояснице и ниже, к ягодицам, крепко сжимая их и слегка раздвигая большими пальцами область вокруг небольшого отверстия. Через пару секунд Какаши уперся в него своим членом, слегка надавливая и проникая внутрь, заполняя собой. Художник вскрикнул от боли, пронзившей все тело. Он зажмурил глаза, наклонив голову вперед. Замерев на мгновение, писатель начал медленно двигать бедрами, держа Фауста за ягодицы. Стоны боли постепенно сменялись стонами наслаждения, и блондин прогибался в спине, закидывая голову назад. Какаши постепенно увеличивал темп, двигаясь все быстрее. По всему телу любовников снизу живота разливалось приятное тепло и нега. Движения становились чувственнее и откровеннее, обоими движило лишь желание раствориться друг в друге, слиться в единое целое. Рывок, еще один… Резким движением Какаши притянул к себе Фауста за бедра, войдя в него настолько глубоко, насколько мог, и в этот момент дом огласили крики и стоны оргазма. Оба мужчины прогнулись в спине, замерев без единого движения и закрыв глаза. Учащенное сбившееся дыхание и сердцебиение говорили о высшей степени полученного удовольствия.
Какаши глубоко вздохнул, а после медленного выдоха вышел из Фауста, разворачивая его лицом к себе, и, повалив партнера на кровать, ложась рядом с ним. Художник часто дышал, но, улыбаясь, смотрел на любовника, проводя чуть дрожащей рукой по его волосам и щеке.
– Спасибо, Какаши-сан…
Невесомый поцелуй погрузил комнату в тишину. Фауст лежал на груди пепельного блондина, поглаживая ее. Какое-то время в помещении царило безмолвие, после чего художник начал посапывать. Какаши усмехнулся.
– Тебе спасибо, Фауст. Ты кардинально изменил меня и мою жизнь. Одним лишь своим появлением в ней.
Писатель нащупал рукой одеяло и накрыл им себя и любовника, после чего сам погрузился в сладкий сон.

Открыв глаза, Какаши потянулся и, закинув руки за голову, улыбнулся. В голове всплывали картины прошедшей ночи. Повернув голову набок, мужчина надеялся увидеть спящего рядом возлюбленного, но резко сел на кровати.
– Что? Фауст!
Тревога овладела писателем: художника в кровати не было. Поднявшись, Какаши поспешно натянул на себя брюки, отметив, что вещей блондина тоже нет. Писатель вышел на кухню, прошелся по коридору, заглянул во все комнаты дома, но, не обнаружив Фауста ни в одной из них, вернулся на кухню и сел на стул, опершись локтями о колени и наклонив голову вперед.
– Ты кретин, Какаши! Он был не готов, а ты как всегда думаешь лишь о себе!
Но тут писатель услышал звук открывающейся двери и чуть ли не бегом вышел в коридор. На пороге стоял Фауст с пакетом в руках и удивленно смотрел на писателя.
– Какаши-сан, в чем дело? – недоумевающее спросил блондин, разуваясь.
– Фауст, – тот, усмехнувшись, покачал головой, – не пугай меня так больше. Если уходишь, даже если навсегда, предупреди меня.
– Хорошо, Какаши-сан. Я просто ходил за продуктами, ведь у вас совершенно пустой холодильник.
– Фауст…
Какаши подошел к блондину и, проведя ладонью по его щеке, накрыл его губы своими, вовлекая в поцелуй.

Отредактировано Nusharik (2009-09-20 08:30:20)