The Show Must Go On

Я смотрю на небо. Наверное, таким оно бывает лишь в сказках: ярко-ярко темное, глубочайшего цвета индиго. И рассыпанные бриллианты по ночному бархату. Миллиарды миллионов тысяч. Как говорит моя младшая сестра: «какое небо лунявое, да сколько звезд-то понатыкано».  Вот так и я стою и любуюсь им. Скорей всего, в последний раз. Наверное, это должно вызывать грусть, тоску, сожаление, но я не чувствую ничего. Я ведь не знаю, что может ждать меня дальше, там, за поворотом или в конце туннеля.
Вот попаду я на небеса, вот встану пред златыми вратами, и спросит меня какой-то бородатый мужчина в белой рясе, проводя пальцем по списку в пропахнувшей пылью книге:
- Что ж ты в своей жизни хорошего сделала? Чем людям добрым помогла?
Я пожму плечами и отвечу, мол, так и так, котенка с дерева сняла, там, девочку от хулиганов защитила. Ну и все тут, не успела большего.
А он посмотрит на меня умными, глубокими глазами и скажет:
- Неужели это все?
Я опущу глаза, промолчав. А он-то и скажет:
- Извини, но в Рай тебя впустить не смогу. Мало добра ты сделала, мало.
Я, наверное, вздрогну, и спрошу:
- А как же так?
А мужчина, наверное, в первый раз задумается: а правда, как же так? Почесав длинную бороду, ответит:
- Так и все тут. – С напускной строгостью. Хоть, наверное, жаль ему всех, кого не пускают. – Не могут в Рай пускать всех, кого не попадя. Только добрым людям можно.
- Но как же так? Ведь должно всем быть хорошо. А тут так жестко. – Мужчина рассердится, поставит руки в боки, и скажет:
- А ну иди! Ты мне всю очередь загораживаешь.
Я вздохну и обернусь. Чуть-чуть, ну, совсем чуток. А там – пусто, только сплошной облачный пудинг. А мужчина пожмет плечами, мол, тут не он главный.

Я одеваю наушники, а в плеере играет одна единственная песня. Я стала слушать ее недавно, не знаю почему, но – она то, что мне сейчас нужно, чтобы осознать свое место в мире. Какой пафос, но так действительно легче. Мол, я герой рассказа и теперь рассуждаю о вечном. Все до истерики банально.
В ушах запоет вечный Фредди Меркури со своим «Шоу должно продолжаться». Вот жаль, только никому оно не нужно, это продолжение.
Но тут нужно вслушаться в слова, пропустить музыку сквозь себя.

Пустые пространства - ради чего мы живем?
Покинутые места - мы знаем, на что идем?
Снова и снова, кто-нибудь знает, что мы ищем?
Ещё один герой, еще одно бессмысленное преступление
За кулисами, в пантомиме.
Удерживай строй, кто-нибудь знает, зачем мы живем?

Никто не знает. Зря Фредди воспевал об этом, раздирая глотку и напрягая голосовые связки. Мы здесь никто и наше время – никогда. И мы вольготно этим пользуемся. Я верю, что все может быть лучше, что все будет по-другому, но это лишь игра слов. Я  и сама-то не верю, в то, что говорю. Да и группа Queen вряд ли понимала. Просто один из них умирал и вдруг продумал об этом. Но, как и все, слишком поздно. Можно предположить, что за всеми этими философиями скрывается всего одно слово – нечестно, да еще и произнесенное плаксивым детским голоском. Задумываясь о смысле жизни, мы невольно задаем себе вопрос: а есть ли он вообще, это смысл? Да и слово само, неправильное какое-то, дурацкое, что ли?
С-М-Ы-С-Л.
Четыре согласных и одна гласная. Вот, такое слово не может означать нечто хорошее и понятное, когда там только один звук согласен говорить, а четыре молчат и соглашаются.
Тогда начинает казаться, что смысла-то и нет.
Как так? – спросите вы.
- А вот так. – Отвечу я и буду права.
Но, если его нет, тогда зачем все это? Вся эта комедия с актерами неудачниками и режиссером, скрывающим свое лицо?
А незачем.

Что бы ни случилось - я все предоставлю судьбе.
Ещё одна душевная боль, ещё один неудавшийся роман.
Снова и снова, кто-нибудь знает, для чего мы живем?
Я думаю, я начал понимать - я должен стать мягче сейчас.

Возможно, но «сейчас» - понятие растяжимое настолько, что может занять столетие. А мы, увы, не обеспечены такой щедростью судьбы. Или к счастью?..
Конечно, судьба – тоже не совсем хорошее слово. Не даром, у нее их вон только, лишь бы скрыть истинную натуру. А вон как, не получается. Мы часто страдаем от своей тяги узнавать все. Можно вопрошать вплоть до Бесконечности – кривая тропа нашего пути завернется в спираль, и мы будем учиться бегать по замкнутому кругу, вверх по вертикали.

Я уже скоро покину этот мир.
Снаружи разгорается заря,
Но душой, из тьмы я стремлюсь к свободе.

До зари остается несколько часов, а плеер, плюя и зажевывая, подвывает моему лишенному слуха голосу. Скоро потекут батарейки, но мне как-то по боку. Люблю этот момент – звезды постепенно гаснут, словно кто-то топчет эти маленькие создания, вдалбливая их глубже в лилово-лазурный океан. Облака, слегка не выспавшиеся и рваные, зевают где-то на горизонте, а раскаленный шар, хромая, поднимается все выше и выше. Солнце тоже зевает.
Я тоже стремлюсь к свободе, надеясь на временный просвет, но путаюсь в собственных закатах. Я люблю ночь, но вот беда! – боюсь темноты. Но я-то уж знаю – мне навеки обречено томится во тьме, потому что там нет абсолютно ничего.
НИ-ЧЕ-ГО
Слово равное белому цвету. И оно слепит глаза.

Шоу должно продолжаться
Шоу должно продолжаться
Мое сердце разрывается,
Мой грим может осыпаться,
Но моя улыбка не меркнет!

Это уже не улыбка, это просто оскал – одна из не любимейших и частых масок. Театр одного актера, где билеты заказаны на миллиарды. Тонкий запах сигарет, а у меня аллергия на дым. Правда, ее выдумала я сама, как и сам дым, но так жить проще.
Держать марку – вот цель многих, да и всех собственно. Чтобы не случилось – моя боль главнейшая, но я – один и сам наедине со своими персональными бесами и сковородками.
И такого мышление каждого. И на каждого.
Уж лучше я задохнусь от дыма.

Шоу должно продолжаться,
Шоу должно продолжаться.
Я приму это с усмешкой,
Я никогда не отступлю от шоу.

Спектакль. Пестрящий чересчур яркими афишами все популярнее день ото дня. Зрителей все больше и больше, но многие почему-то никогда не остаются до конца, а выкидывают билеты, не заходя в зал. Принять все условия с усмешкой – что может быть проще и невыполнимее? Не отступая на шаг вперед, делать три оборота вправо, в надежде обрести эту самую пресловутую надежду. Захлебнуться собственной ложью, борясь с несуществующей фальшью.

У моей души есть крылья, как у бабочки,
Вчерашние сказки может, устареют, но никогда не умрут.
И благодаря им, я могу летать…

Да, у всех у нас есть крылья – тонкие, ободранным с висящей клоками яркой фольгой. Крылья – из проволоки. Мы ежедневно сдираем ладони в кровь. Стараясь хоть как-то облегчить боль, связать их воедино. Но это – лишь мечта.
Слишком поздно…
Сказки, уже умерли. Не дождавшись нас, они испустили свой последний вздох, а им на замену пришли оружие, куклы и безмозгло-холодные мечты. Мы больше не верим, больше не любим, а надежда уже умерла, причем – первой. Но так, наверное, правильно, так мы можем жить.

Ох, я за все заплачу, я сделаю невозможное,
Я должен найти в себе силы продолжать шоу.
Шоу должно продолжаться.

Да, как ни странно – плата это все, что осталось у нас. Закушенные губы, сжатые кулаки и постоянный стук в висках. То стучат наши часы, унося время дальше и дальше от нас, делая все нереально быстрым. Мы больше не можем жить. Но шоу продолжается.
Да, это и весь смысл нашего существования – мы должны продолжать нашу жизнь. Просто потому, что должны. Единственный смысл – не теряться в наивных попытках проломить головой небо, - делать все так, как есть, но как не будет.
Да, что-то в этом есть. Но, что бы ни было, шоу должно продолжаться. Да, Show Must Go On. Да, так и должно быть.

Полупустая пачка сигарет.

Снова полночь. Ты медленно встаешь с кровати, боясь разбудить его. Вот он такой родной, такой любимый, но в тоже время такой чужой и далекий, как и весь мир. Спускаясь по старой лестнице, ты с каким-то глупым облегчением вслушиваешься в скрип ступенек – только твою песню одиночества. Днем они не скрипят, только по ночам. Во всем доме темно, лишь кухня слегка светится таинственным сиянием. Призрачный лунный свет проникает только в эту комнату. Ты садишься на новую, купленную только вчера, тумбочку и открываешь окно, а в руках – новая пачка сигарет. Едва слышный щелчок зажигалки и маленький огонек сигареты растворяется в лунном свете. А ты ведь давно уже бросила. Ну и ладно, все равно завтра он узнает, и попросит больше не курить – он не любит этот запах. Он попросит – и ты бросишь, обязательно бросишь. Ради него. А пока – сероватый дымок, и тонкий запах ментола женских сигарет смешивается с пьяняще-сладким запахом сакуры. Ты недовольно морщишься – ты ненавидишь этот запах. А ведь он специально привез его из далекой Японии, и засадил ею весь сад, как подарок на твой день рождение. Почему-то спросить тебя об этом он забыл. Другая бы давно устроила скандал или, по крайней мере, длительную беседу. Они бы не смогли так жить. А ты – можешь, ты всегда была не такой, как все.
О чем ты думаешь? Тебе всего-то двадцать три года, у тебя хорошая, престижная работа, уютный дом, любящий муж и…пустота в душе. Ты никогда не боялась жить, осознавая, что завтрашний день может быть последним. А теперь? Что же изменилось?
Ты достаешь уже третью сигарету, рассеянно крутишь ее в руках, а затем вновь щелкаешь зажигалкой. В ночи теплится огонек, как в твоей душе, прежней, которая сжалась под напором проблем мира. Мира и жизни. У тебя была мечта, помнишь? Едва ли. Но придуманные картинки вспыхиваю перед глазами, как в нарисованном кино.
Уютный, маленький дом за чертой города. Ярко-красная крыша, белые стены и  голубые ставни. Маленький сад, в котором цветут яблоня, сирень и слива. Маленький пруд, который вырыла ты, вместе со своим супругом, где плавают разнообразные  рыбки, а по ночам мучают кваканьем лягушки. Неподалеку журчит ручей и ни одного дома поблизости. Тополь роняет белый пух,  а с ели течет смола. Твои дети-близняшки бегаю босиком по зеленой, еще мокрой от росы, траве, а на востоке встает солнце. У них его глаза. Бело-красные тюльпаны на окошке и пушистый кот на коленях. Ласковый ветер и голубо-лиловое небо. И больше ничего для счастья не надо.
Это была мечта, а в реальности? Большой дом, в центре города и шум машин за окном. Черная крыша, серые стены, металлические жалюзи. Пугающе-огромный бассейн и поле для гольфа. В саду – ровно двадцать три дерева сакуры и кусты желтых и красных роз повсюду. Ты ненавидишь розы, особенно желтые. Они показывают всю подноготную нашей жизни – красиво-то красиво, но с шипами. Уютный, но пустой дом, наводит тоску. Муж любит тебя, а ты любила прежнего его. Нынешний, он погряз в работе, а с тобой – толпа охранников. У тебя нет друзей, только редкие встречи с бывшими одноклассниками. Всегда затянутое тучами небо и больное, бледно-желтое солнце. Весь мир словно старое кино, стал черно-белым, да и лента временами заедает, играя в режиме «Pause».
Ты опять тяжело вздыхаешь. Резко включается свет.
- Ты опять куришь? Я же просил тебя бросить! – Заспанный, с вечно взъерошенной копной волос он появляется в дверном проеме. Ты даже не услышала его шагов – он движется тихо, как кошка.
- Все, все больше буду, - через силу ты стараешься улыбнуться, а он не замечает натянутости. Он уже не тот чуткий юноша, что был когда-то. Возможно прошлое, а может быть и жизненная рутина сделали его таким.
- Идем спать, мне завтра рано на работу.
- Да, я сейчас приду. – Ты бросаешь полупустую пачку сигарет в мусорное ведро, которое практически забито такими же полупустыми пачками, и поднимаешься наверх. Мечты редко сбываются.

:wub:

Светлая, пасибки, ты мну радуешь)))
А вот это... не сукдите строго, его довольно сложно понять.

Кто ты?..

… Все вышло случайно…
…Это все ты виноват!..
…Шел дождь, было плохо видно…
…Это идиот какой-то! Надо было по сторонам смотреть!..
… Все будет в порядке…
…Как глупо, как глупо…
…Когда-нибудь я умру от…страха…

В трех комнатах от операционной молодой парень пил уже тринадцатую чашку кофе…

* * *
- Здесь холодно. Я не понимаю зачем ты меня привел сюда…
- Может, я хотел что-то изменить…
- Я же не виню тебя… Так должно было быть…
- Нет…
- Да…
- Нам пора?!
- Да… В любом случае, я могу защитить тебя…
- Должно быть наоборот…
- Но не будет…
- Ты простишь?..
- Я тебя не знаю, но прощаю за все… Что было и…будет…

* * *

Мятый бумажный стаканчик. Тринадцатый мимо урны. Непорядок в
больнице. Вновь его вина.
Вновь его вина?!
Его вина…
Он устало прислонился головой к стене. Шов неудобного дивана впился в спину. Где-то капала вода. В соседнем коридоре послышались голоса – проверка состояния больных.
И опять тишина. Только где-то так навязчиво капала вода.
…Кап, кап, кап, кап…
Ему казалось, что он сходит с ума. От неизвестности. От волнения за самого дорогого человека на свете. От боли.
…Кап, кап, кап, кап…
Как же все было бессмысленно. Столько жертв, точнее – одна, неимоверно большая, неимоверно хрупкая. Столько тайн…
…Кап, кап, кап, кап…
Неужели они не могут просто ЖИТЬ?!?!
…Кап, кап, кап, кап…
Дурацкая вода.
…Кап, кап, кап, кап…
Видимо, так и сходят с ума. И такие мысли лезут в голову.
Шаги…
Взгляд вполоборота. Белый халат, светло-голубая маска на лице, взмокший лоб.
- Как она?
- Девушка в коме. Серьезных повреждений не было, но мы не можем вывести ее из этого состояния. Теперь все зависит от нее самой.
- Можно к ней?
- Конечно. Ее перевели в палату № 7.
Врач ушел, а он вихрем влетел в палату. Ничего особенного. Как всегда – белые стены, белый потолок, снежно-белые занавески, темно-коричневая плитка на полу. И она…
Такая хрупкая, такая бледная сейчас. Кажется, ее можно переломить двумя пальцами. Лицо – белее этой комнаты – ни одной кровиночки. Грудь едва поднимается и опускается. Дыхание, скрытое кислородной маской. Руки, опутанные нитями проводов. И – едва уловимый аромат в воздухе – так пахнет белый цвет.

* * *

Боль – в виски, дрожь – в ладони. Счет смятых стаканчиков уже перевалил за сотню, различие – они ровной стопкой стоят в углу комнаты. Он не спит уже шестой по счету день.
Взрыв в зрачках, темнота – в сознание. Он уснул, оперевшись на стул. Странно – врачи разрешили ему сидеть чуть ли не день и ночь. Точнее – круглосуточно. Часто заходили друзья, чаще – ее лучшая подруга. Приносила три апельсина и букет фиалок. Фиалок, всегда темно-фиолетовых.
Это Ее любимый цвет. По словам подруги.
Писк в ушах. Резко раскрыть глаза. Он не заметил, как проспал больше суток. На подоконнике пел соловей.
Она стала дышать глубже, - это хорошо. По его мнению.
Он неотрывно наблюдал за девушкой.
Ее ресницы дрогнули. Она медленно приоткрыла глаза.
- Кесси? Кесси, ты очнулась! – Он бросился к кровати, сжав ее ладонь. Она медленно – с трудом – сама, сняла маску с лица. Зря. Для него.
Потом – шок.
- Кто…ты?..
- Что? Ты не помнишь меня?
Она покачала головой.
- А Кесси – это мое имя?
- Да. А ты что, совсем ничего не помнишь.
- Совсем. Но ты – не должен здесь.

* * *

- А почему ты здесь? Ты ведь чужой. Я тебя не знаю.
- Ты не можешь этого знать.
- Я просто…знаю… Ты не должен быть здесь.
- Может быть.
- Я начну сначала.
- Почему?
Она стояла так близко к окну, что на  нем остался легкий дымок ее дыхания.
- Смотри. – Она пальцем провела прямую линию по запотевшему стеклу. – Это – моя предыдущая жизнь, это время до. А это – Она нарисовала перпендикулярную линию предыдущей. – Сейчас. Мое после. Видишь, они пересеклись лишь один раз. Больше с прошлым меня ничто не связывает.
- А если шар?
- Что «шар»?
- Ну, Земля – это же шар.
- Приплюснутый на полюсах.
- Я знаю. Но разницы-то нет.
- Допустим. И что из этого?
- Значит, если это шар, они пересекутся еще раз.
- Да, но не скоро. Ровно через полжизни. Все легче воспринимать, когда мир держится на трех слонах.
- Ты о чем?
- Неважно.
- Уйдешь?
- Нет. Исчезну.
- Ясно. Это – правильно.
- Я помешалась на этом.
- На чем?
- Правильности. Хочу жить не так, как должно быть.
- Противоречишь сама себе.
- Знаю.

* * *
Шорох шифона. Аметист легкой юбки, в глазах – отблески. Вдох-выдох. Одна песнь, одно спасение.
Ей?
Ему?
Без разницы?

…Если веришь - помолись, помолись,
А не можешь – помолчи, помолчи.
Напоследок на восход обернись,
Потеряй все миражи и ключи…

Можно не вникать в текст – будет ощущение незавершенности, несовершенности вокруг. Только тонкий аромат, на этот раз – аметиста.

Понимаешь, жизнь – игра, все игра,
Только правила диктуем не мы.
Все, что было – все вчера, все вчера,
Все давно уже прошедшие сны.

Можно вслушиваться до потери пульса – пальцы замерзнут от напряжения. Смысл глубок – поверхность лопается от равнодушия. Ее песня – первая, а может последняя. Она просто «до». Или – «после». Лучше – «сейчас».

Ты не верь словам, коль можешь – не верь,
И напрасно ты в глаза не гляди.
Просто в прошлое заперта дверь,
И никто не знает, что впереди.

Слегка заметные кудряшки черной короной вьются вокруг головы. Глаза закрыты, льются слезы. Слезы – отчаянья? боли? радости? – пустоты. Пальцы, тонкие-тонкие, бледные-бледные, как лунный свет сквозь окно, перебирают струны арфы. В зале слишком тихо, что слишком громко бьется в висках сердце…
Он ждет уже третий год…

Если хочешь – все забудь, все забудь,
А не хочешь – будет память жива.
Только больше ничего не вернуть,
Улетели все мечты и слова.

- Так проще да?
- Мне? Возможно. Я не вижу иного пути…
- он есть!
- …так как здесь у меня ничего не осталось. А вспоминать я не хочу. Мне дали шанс…
- Шанс?
- …начать сначала.
- Ты убегаешь от себя.
- Ты тоже. Но я не говорю тебе об этом всякий раз.
- О чем ты?
- Ты не виноват.
- О чем ты?
- Ни о чем.

Если в силах – уходи, уходи,
А иначе – проиграй этот бой.
Пусть заплачут проливные дожди,
Я пойду не слышно рядом с тобой.

- Ты стала загадочней.
Тихий смешок.
- Бери выше. Я даже не знаю, саму себя.
- Ирония?
- Скорей – сарказм. Реальный сарказм.
- Не начинай…
- Ты первый заговорил…
- И что?
- И ничего.
- Ты просто так уйдешь? И ничего не оставишь?
- Оставлю.
- Что?
- Намек на многоточие…

Об ушедших, зря не плачь, зря не плачь,
Пусть уж будет все как есть, все как есть.
Просто время – самый страшный палач,
Ну а жизнь – за что-то кровная месть.

Да, это ее стиль – неоконченный роман, оставить, как забытую книгу, в парке, на лавочке. Открытую, на самом интересном месте. Многоточие – не точка, намек на продолжение. Это было зря, но так – легче. Когда не знаешь сам себя – другой лучше. Но она знает, что он – чужой и она никогда его раньше не знала. Он – в курсе. Его жизнь – его маска. А она спасла от смерти без вести.  Но теперь – возможно – хуже – намного смотреть на нее.

Если можешь – не молись, не молись,
Просто чаще нужно спорить с судьбой.
Мы поверим в эту жизнь, в эту жизнь,
В тот момент, когда закончится бой…

- Ты так и будешь стоять у порога?
- Ты прекрасно пела.
- Это был последний концерт.
- Но это ничего не меняет, Кесси…
- Прости, но меня зовут Элизабет. Кесси больше нет.
- А многоточие? Вдруг, я – Рауль?
- Нет. Многоточие – уход в Бесконечность. Я – ночь. Это разные вещи.
- И ты так уйдешь?
- Да.
- И ничего не оставишь?
- Почему же? Оставлю.
- Что?
- Запах белого цвета.

Не знаю. В такие моменты я даже не чувствую, что пишу. Это...все равно. что попытаться объяснить как ты дышишь...невозможно...

With…out…

Он улыбается…
Тихо, нежно…
Но не ей, так слепо верящей в сладостно-больное чувство, которого нет.
А может, никогда и не было…
А может, только будет…когда-то…
Не сейчас…

А он все так же с улыбкой смотрит на чернично-темнеющее небо. И она – увы, не в первый раз – замечает ямочку на щеке – маленькую, совсем незаметную – видную только ей.
Но…
Но ей он никогда так не улыбается.
А она – не просит большего, просто верит…
А может, лишь делает вид…

Он – только смотря на нее – часто хмурится, и жесткая – словно выбитая из гранита – узкая складка пролегает между бровями.
Он почему-то лжет ей в глаза.
Она почему-то не хочет этого замечать.
Они почему-то – так близко друг для друга – всегда чужие.
И холод пролегает между ними.

Нет, не было встреч, полуночных свиданий, тихого шепота…
Нет, не было безумных искр, ярко-алых сердец на замшелых и приторно-розовых валентинках…
Нет, не было клятвенных обещаний, букетов кровавых роз, белой скатерти фаты…

Просто – рука в руке, и тихий говор взгляда у виска.
Чуть больше – прозрачные капли и музыка в тонущем закате.
Близко-близко – задыхаясь от стука сердца – одного – на двоих.
Каждому – по половинке, едва тлеющей – наверное, поэтому они не умеют любить.
Или – до равнодушия – не могут жить друг без друга.

Тихий звон тонущего в патоке звездной ночи неба – мелодия раскрошенных сердец, музыка, только ИХ музыка.

Он – мгновение вспышки Сверхновой, пылающий рассвет янтаря.
А она – звездный сосуд из серебристых капелек, тонкий, едва различимый серп луны.

Город спит, мягко сопя в пушистые подушки, сонно зевая, бросает случайными огнями в не завешенные окна…

Она тихо перебирает пальцами ночной свет, слегка касаясь мутных струн.
А он все также улыбается…
Тихо, нежно, печально…не ей…

Сарра, спасибо тебе огромное!

Cарра, я тя уже лю! Пасибо тебе! @->-

The end.

Холодно. Мне всегда холодно.
За окном чуть выше тридцати шести, а я кутаюсь в шерстяную кофту. Мои родители считают меня ненормальной.
Мои друзья от меня отвернулись.
А мне – холодно.
Внутри. Холод ртутью скользит в душе, заполняя легкие до отказа…
Мне с каждым днем все труднее дышать.
Порой мне кажется, что если бы я болела астмой, все было бы гораздо проще…
Тривиально.
И ничего бы не было.
Два месяца назад мне подарили котенка. Милый маленький пушистый комочек. Сиамский камышовый с чисто-голубыми глазами.
Я назвала его Тимошей, а сестренка потешалась, постоянно вспоминая одну рекламу.
Днем он таскал конфеты из вазочки, а ночью зарывался в моих волосах.
Тогда холод отступал. Я прижимала его к груди, а он доверчиво мурчал.
Я думала, что любила его.
Я думала, что привязалась к нему.

А несколько дней назад он пропал.
Вот так, просто, взял и пропал.
Тогда я не плакала. Слезы просто катились из глаз.
Градом.
В этот день и следующий я его искала. Искала, хотя прекрасно понимала, что я его не найду. Я знала это, но на что-то еще надеялась.
Надежда.
Самое глупое и ненужное чувство.
Всегда делает только больнее.
Ненавижу надеяться хоть на что-то.

А потом, я поняла, что забыла его. Лишь по ночам, вжимаясь в оконную раму, я чувствовала, что чего-то не хватает.
Я не сплю уже которую ночь подряд.
А днем отдыхаю всего-то пару часиков.

Я не знаю, что с собой делаю.
Я не знаю, в кого превращаюсь.
Я запуталась в себе и не знаю, где выход.
Ну, или, по крайней мере, вход.

Вокруг темно и холодно.
Да, еще одиноко, но это уже привычный фактор для меня.
Возможно, когда-нибудь я и привыкну к холоду.
И скорей всего – уже стала привыкать.
Да, стала.

Я не чувствую привязанностей.
Я больше не могу любить. Хотя иногда становиться обидно.
Хочется выговорить все, что я копила в душе чертовых десять лет, НО! Я не умею этого делать.
И никогда не умела.
Да, в общем-то и некому.

Хочется удавиться.
А еще сильнее – хочется курить.
Загвоздка в том, что я – не курю и не собираюсь.
Возможно, подсознательно развиваю силу воли.
Возможно, не позволяет нечто, что часто характеризуется, как «совесть».
А возможно потому, что я – просто дура.
Причем, полная.

Дала себе зарок никогда не плакать и не плачу.
Просто слезы иногда льются, если вдруг чаша переполнена.

Как все надоело.
Безумно хочется курить.
А – не могу.

Последнее время, у меня все чаще случаются срывы.
А промежутки между ними – все короче.
Ха, все было бы проще, если бы я кричала, плакала, крушила мебель.
А ничего этого не происходит.
Не так воспитана.

Просто в душе что-то бьется, как бы пафосно это не звучало.
Я даже звон слышу.
А возможно, это пустая бутылка разбилась об асфальт.
Во всяком случае звуки схожи.
А потом наступает пустота. Глубокая и черная.
Как и мои волосы.
Ах да, новая причуда – я перекрасила свои рыжие волосы в угольно-черный цвет.
Вся семья в шоке.
А я запираюсь в комнату и набираю бессчетное количество строк, сидя сутками за компьютером.
Постепенно я превращаюсь в пофигистку.
Мне даже улыбаться стало непривычно и больно.

Это какой-то идиотизм.

А вчера я видела радугу…
Даже две.
Одна – более яркая, пересекала все водохранилище, другая – чуть темнее и выше – опоясывала первую. Они кончались где-то за моим домой. Я даже вышла посмотреть – так ли это.
Оказалось нет.
Стоило мне выйти на улицу, обе радуги исчезли.
А я даже не обиделась. Мне было все равно.

Пофигизм и цинизм процветают.
Тупое сочетание.
А жить так даже не проще, а переучиться не хватает сил, да и не знаю, как.
Похоже, я медленно превращаюсь в бездушного монстра.

Моя подруга, если она не против, что я ее так называю, пишет прекрасные рассказы. Раньше захватывало дух и хотелось плакать.
От чего?
Не знаю, может, просто так.
А теперь я не понимаю ни строчки, и от этого на душе так паршиво.
А я сама вместо того, что писала, стала печатать нечто непонятное.

А в груди все равно колет, и трудно дышать.
Легче задохнуться.

Но это – слишком легко, я даже не ищу простых путей.

Решила в корне перевернуть свою жизнь – покрасила волосы, записалась в секцию стрельбы из лука, практически перестала спать.
И все это выглядит жалко.
Я полночи сижу в Интернете, в шесть – на пробежку с собаками, потом –   какая-нибудь работа или секция.
Понимаю, что медленно съезжаю с катушек, хотя, наверное, давно уже съехала.
И все чаще и чаще повторяюсь.

А сегодня утром, во время очередной пробежки, сняла кроссовки и босиком побежала по траве.
И впервые засмеялась, хотя мне стало противно – мой смех стал фальшивым, мне он режет слух.
А другие этого не заметили.
Проходящий мимо пожилой мужчина странно улыбнулся и сказал, что есть еще в жизни дети, умеющие видеть мир.
Я ему пожелала доброго утра, а он – лишь улыбнулся в ответ и пошел дальше.
Мне стало чуть легче. А трава, почему-то чуть мягче.
А все остальные, кого я встретила, косились на меня, как на сумасшедшую, а один парень даже сказал такое, что мне стало плохо.
И в этот момент, я напоролась на стекло и распорола ногу.
Почему-то не было больно.
А капающая кровь меня даже успокоила.
Вернее – вернула в состояния полного равнодушия.

Возможно, мне просто нужна была поддержка – почему  должна постоянно оказывать ее другим, ничего не получая взамен?
Я тоже человек, хотя по-моему, никто уже так не считает.
Как и не считают, что я могу сломаться.
А я и так сломалась, только никому это невдомек.

Конечно, ломать легче, чем строить.
Теперь, вместо песочных замков, я возвожу каменные стены.
И мечтать давно я разучилась.

Возможно, еще пару месяцев назад мне можно было помочь, хотя, зачем?
Не знаю.
А может, так лучше.
Ни капли эмоций, ни слез, ни боли.
Просто пустота.
Хотя понятней будет, если выразится – ничего.

Да, вот и все, это конец.
Когда-то была маленькая девочка, верящая в сказки и играющая в салочки с дождем. А потом, еще и обижалась, что тот жульничает.

А что теперь осталось?
Да ничего.

Только мрачная любовь к дождю.

Светлая...
Чтобы я без тебя делала...
Пусть конец будет про меня, так гораздо легче.
А быть непонятой лучше, чем раскрыть душу для непотребных в пустоте.
Я и не считаю ничего прекрасным, я описываю все одним словом - больно...
А просить прощения должна я у тех, кто прочитав, почувствовал боль, где-то глубоко...

Светлая...
Никак не могу понять, как ты можешь все понимать...
Ты полностью оправдываешь свое имя...
В душе стало светлее...
Какая же ты чуткая...
Спасибо... за все...
А обида - десткая, она и всегда детская. Хочется кусать губы от несправедливости и это - как бы ни было жестко - правильно, и это - наша жизнь...

Светлая, ты тоже можешь на меня рассчитывать...если что...