*
Парк исчезает в темноте, как в самый первый раз, когда за мной явились Ай и Мидори. Здесь нет понятий верха и низа, тепла или холода. Будто мы внутри компьютерной программы, как в первом фильме «Матрица». И все же мы стоим, твердо, как на земле. Я прижимаюсь виском к твоему плечу и гляжу на противников. Они обнимаются, чтобы произнести общее Имя. У нас его нет. Я просто тяну тебя за руку, и ты смотришь на меня, заглядываешь в глаза:
- Рицка?
- Победи, - в последний момент я умудряюсь придать просьбе повелительный оттенок. - Я в тебя верю, Соби.
Ты киваешь - как никогда не киваешь в повседневной жизни, полуприкрыв глаза, почтительно и твердо:
- Хорошо.
Я в замешательстве облизываю пересохшие губы. Ты меня… поцелуешь? Краем уха слышу, что Неверящие договаривают слова своего соединяющего заклинания, и поднимаюсь на цыпочки. Сбоку раздается пораженный вздох, но поцелуй слишком глубокий, чтобы думать о чем-то еще. Ты отрываешься, я расширившимися глазами смотрю в твое лицо:
- Победи.
Я стою на полшага позади, чтобы видеть и тебя, и их. Мичиро занимает такую же позицию.
- За что ты борешься, ведь тщетны все усилья,
тобою движет даже не любовь! - Цугуру простирает ладонь, с которой срывается ветвистая молния. - Ты проиграешь, рано или поздно,
смирись, оставь, с дороги отойди!
- Ты не поймешь мной движущих стремлений,
не стоит тратить попусту слова, - возражаешь ты, воздвигая прозрачную полусферу на пути летящего разряда. - Неверящему не познать ни дружбы,
ни радости, ни полноты всех чувств!
Шквальный порыв ветра, перемешанного с раскаленным песком, заставляет Неверящих пошатнуться.
- Защита! - пронзительно вскрикивает Мичиро. Цугуру гасит ветер, на скулах проступают желваки:
- Да, мне неведом смысл этих слов!
Но не доверившийся не бывал и предан!
А ты одних предательств знаешь вкус,
Тебе ли говорить со мной о чувствах!
Волна мерцающих точек обрушивается на купол. Часть застревает. Это что-то вроде миниатюрных метательных лезвий. Наша защита выдерживает, но с трудом. Я сжимаю зубы.
- Я верю в то, что прав. Во что - ты веришь?
Неверящие живы лишь цинизмом
и вечным отрицанием всего.
Бессмысленно твое существованье.
Ты возвращаешь лезвия метательными ножами в потоке огня, Цугуру тоже почти пропускает удар, так что я чувствую запах паленых волос. Кажется, он теряет терпение, во всяком случае, переходит на нормальную, нестихотворную речь:
- Агацума Соби, ты слуга, а не равный! Служил одному Аояги, служишь другому, и никогда не был нужен ни за чем иным! Да будет свет, лишающий иллюзий!
Вспышка бьет по глазам так, что выступают слезы, но ты успешно противишься:
- Не стоит торопиться тьму рассеять.
Кто знает, что представится глазам,
когда ее покров небрежно сдернешь!
Уж лучше быть слепым!
Темнота возвращается, становится черной, как сажа, но я прекрасно различаю сквозь нее и тебя, и противников. А вот Мичиро шепчет:
- Защиту, защиту! Я ничего не вижу!
- Да, вера слепоте почти равна, - контратакует Цугуру, - особенно беспочвенная вера! Кому ты веришь - этому мальчишке? Он отречется от тебя, как только встретит собственного Бойца! Прочь с дороги - все равно побеждать вечно не сможешь! Разлом! И разделение!
Иероглифы заклинаний накладываются друг на друга, вспыхивая в медленно расступающемся мраке. Защитная сфера осыпается, осколки порывом ветра бросает в наши лица. Я успеваю зажмуриться, и на горле и запястьях смыкаются оковы. Мерзкое ощущение - будто горящий лед или ледяной огонь. И удушье…
Только не паниковать. Мы выберемся из этого, уже выбирались. Я открываю глаза и встречаюсь с тобой взглядом:
- Все в по… рядке…
Ты держишься на ногах с явным усилием, и бледный, в лице ни кровинки. Наверное, вы с Цугуру равны по силе. Но мы по-прежнему рядом и мне до сих пор не страшно.
- Я знаю все, что можешь мне сказать.
Я знаю эти доводы. Но верность
анализу рассудка неподвластна.
И ты не знаешь завтрашнего дня,
не можешь знать, кто предан тебе будет,
а кто оставит, слова не сказав.
Дождем, сквозь боль пройдя,
падите, иглы!
Твой голос вибрирует, но поток серебряных игл, который ты как-то уже использовал, настолько мощный, что пробивает защиту Неверящих. Мичиро падает на колени, смотрит на оковы, хватается за шею:
- Не может быть!..
- Аояги спорил на тебя, заключал пари! - продолжает Цугуру яростно, оглянувшись на свою Жертву. - И его брат тоже предлагает сравнить тебя со мной! Ты лишь удачное, хорошо сделанное оружие. Все еще надеешься, что кому-то нужен сам по себе? Ты дурак, Соби! Неужели, думаешь, эта Жертва с тобой задержится, если ты хоть раз проиграешь? В Семи Лунах Аояги Рицку ждет Боец, и ты лишь отдаляешь момент их встречи! Если веришь в благородство… Уйди! Ты лишний!
Я не знаю, чем он бьет в этот раз. Ничего не чувствую. Цугуру просто проводит перед собой ладонями, будто расправляя лист ватмана, и ты отводишь взгляд. Может, там какая-то картинка, которой я не вижу? Я успеваю сократить расстояние между нами до шага, когда ты тяжело опускаешься на одно колено. Наверное, они в самом деле очень сильны. Но не сильнее же Нулей!
- Соби, - я прижимаюсь к тебе, глажу по спине. Плевать, пусть смотрят. Мне надо поднять тебя. - Соби!
- Рицка… Прости.
- За что? - я обнимаю тебя. - Это ведь я не могу помочь. Но ты все равно победишь!
Ты напрягаешься - незаметно для взгляда, я чувствую под руками.
- Это приказ?..
- Я тебя дома убью, - обещаю искренне. - Да!.. Вставай, слышишь!
Ты улыбаешься - самым краем губ:
- Слушаюсь, господин.
И встаешь. Легко, уверенно, быстро. Мне бы и себя прибить. Когда научусь понимать, что ты ждешь этих слов? Я выдыхаю и смотрю на Неверящих. Мичиро ловит мой взгляд с откровенной ненавистью. У нее, кажется, есть какие-то личные причины желать тебе поражения.
- Нелюбимый, мой друг говорит правду, - у нее красивый глубокий голос, но он дрожит. Наверное, ошейник на горле мешает говорить. - В Семи Лунах тебя встретит личный Боец. Зачем тебе Соби? Разве ты не хочешь узнать, что такое делить пополам имя и душу? Силу и успех?
- Не ваше дело, - отвечаю я сипло. - Занимались бы своими делами! У меня есть Боец!
Они разражаются издевательским смехом, впервые отвлекаясь от происходящего.
- Давай, Соби! - я впиваюсь ногтями в ладони. - Давай!
Ты тоже не делаешь ничего особенного. Простираешь развернутую ладонь, перечеркивая крест-накрест пространство перед нами, и их хохот захлебывается стонами.
- Воздух опалит легкие пламенем, - произносишь нараспев, - слезы в глазах обратятся морской солью. Дыхание станет хрипом и неверие обрушит в безвременье!
Наступившая вслед за словами тишина такая, что я проверяю, в порядке ли уши. Оковы исчезают.
- Победа, - ты поворачиваешься ко мне. - Как с ними поступить?
Я смотрю на повалившихся в обморок, как изломанные куклы, Неверящих и пожимаю плечами:
- Только не убивать. Отправь их обратно.
Ты коротко киваешь. Два тела подхватывает смерч желтых осенних листьев, закручивается спиралью, а потом темнота исчезает.
Мы стоим на пустынной аллее парка, я поднимаю голову, собираясь что-то сказать - и вижу, что бинт на твоей шее пропитан кровью. Шрамы, да? Так уже было…
- Черт, - срывается у меня. - Больно?
Ты качаешь головой:
- Нет, Рицка.
- Но… - я умолкаю, отвожу взгляд и отворачиваюсь. Сколько еще я буду бесполезно топтаться рядом?
Ты кладешь руку мне на голову - меня раздражает сейчас этот покровительственный жест, я отскакиваю:
- Соби, ты мне когда-нибудь что-нибудь объяснишь? Я устал не понимать, что надо делать!
- Ты все сделал правильно, - негромко отвечаешь ты. - Наилучшим образом.
- Почему? В чем это проявилось? - хочется заплакать или сломать что-нибудь. Голос срывается.
- Рицка, они могли говорить правду, - ты вздыхаешь и достаешь сигареты.
У тебя даже пальцы не дрожат. Если не замечать, что ногти почти синие, можно решить, что все нормально.
- Я не знаю, почему Сэймэй был убит, и ничего не могу рассказать о Семи Лунах. Но у тебя в самом деле может быть собственный Боец. В таком случае…
Это называется дать ответ?!
- У меня есть ты, - я топаю ногой. - Ты что, думаешь, правда, что ты только инструмент и я откажусь от тебя? Я… Соби!.. Ну что ты делаешь…
Отворачиваюсь, плечи вздрагивают, изо всех сил стараюсь успокоиться. Если они тебя достали намеком, что я такой, как… Мне очень хочется поговорить с братом, но так - впервые.
Ты стоишь у меня за спиной, и я спрашиваю почти про себя, зная, что услышишь:
- Когда ты поверишь?
Я не жду ответа. Может, ты и веришь… умом. А вот внутри… Я только что видел. Поворачиваюсь, стою, выдерживая твой печальный взгляд. Ты собираешься что-то сказать, я торопливо качаю головой:
- Не извиняйся. И мы... мы все равно победили!
Ты молча склоняешь голову, соглашаясь. Заставляю себя улыбнуться:
- Я есть хочу. Как раз шел в магазин. Пошли, что ли?
Ты протягиваешь мне руку - только наблюдая за тобой каждый день, я начал замечать, когда ты в чем-то сомневаешься. Вот сейчас - точно. Тяжело вздыхаю, принимаю ладонь, сжимаю ее в своих. Фиг я тебе дам мне не верить. Может, у тебя и было раньше все плохо. Но больше на этом никому сыграть не удастся.
Мы идем по дорожке и молчим. Кажется, завтра две недели, как я у тебя поселился. Может, я слишком рано хочу всему научиться и все о тебе узнать? Но ведь я же тебе поверил. Я же тебе поверил, Соби, тебе-то что мешает поверить мне?
Глаза закрываются от усталости, в автобусе я задремываю, прислонившись к твоему плечу, но даже во сне мне горько и очень жаль. То ли того, что день испорчен, то ли что ты мне не рассказываешь… То ли просто, что все так по-дурацки складывается и непонятно, когда наладится.
*
Вчера я нашел в нашем совместном проживании еще один плюс. Теперь злиться можно на что угодно, кроме твоего отсутствия. Не знаю, почему - но когда настроение скверное… а оно обычно скверное из-за тебя… от того, что хоть не надо ждать, придешь ли ты, легче. Можно буравить взглядом твою спину и делать вид, что занят уроками, как только ты оборачиваешься.
Вернувшись домой, мы почти не разговаривали, но почему-то не разбрелись по углам, а наоборот весь вечер держались рядом. Ты писал эссе, а я читал, прислонившись спиной к торцу стола и краем уха прислушиваясь к стуку по клавиатуре. Если бы вытянул руку, смог бы до тебя дотронуться. Но я этого не сделал. Ты тоже меня не касался, и когда мы легли спать, я даже притворился, что не слышу твоего «доброй ночи». Ты подождал, а потом вздохнул в темноте: почти бесшумно, и так, словно… не рассчитывал на ответ. Не знаю, что на меня нашло, Соби - я придвинулся тебе под бок и зажмурился, хотя ты все равно не мог видеть мое лицо. Ты меня тут же обнял - крепко, аж дыхание перехватило. Мы так и заснули, потому что я не сумел отодвинуться. Из меня эта вчерашняя схватка все силы вытянула. Наверное, у оков есть какое-то обессиливающее свойство, недаром они называются «ограничением противника». После них шатает от слабости.
А утром я проснулся от того, что ты сидел и смотрел на меня. Не самое приятное ощущение, но я не испугался, как если бы это было дома. У мамы взгляд другой - я просыпался от ощущения опасности. А тут просто открыл глаза. Ты тут же поднялся:
- Доброе утро, Рицка. Вставай, завтрак на столе.
- Угу…
По утрам я мало разговариваю, толком просыпаясь только после умывания холодной водой или уже идя в школу. Тебя это не сердит - при желании ты можешь и говорить, и молчать за нас обоих.
Я сижу на естествознании и украдкой разглядываю одну из наших первых фотографий - там, в парке, когда мы только что познакомились. И мысли лезут в голову совсем не по теме урока. Похоже, это не мне о твоей, а тебе о моей успеваемости придется беспокоиться. Сам виноват будешь - раз ничего не говоришь, приходится крутить в голове происходящее то так, то эдак.
Вчера эти нас почти достали, когда речь зашла о Сэймэе. Ты никогда о нем не рассказываешь, ни плохого, ни хорошего. Вообще ничего. Меня это до крика раздражает, все равно, что в стенку биться.
Зато Ямато и Нацуо не стеснялись в выражениях. Еще бы - ведь он был не их братом, не защищал от всех на свете, не обещал показать город со смотровой площадки Токийской башни… Его все любили - мама, друзья, у Сэймэя знаешь, сколько друзей было? Они часто у нас бывали. Только ты никогда… только тебя я ни разу не видел. Он не хотел, чтобы ты знал, как он живет? Не считал другом? Или… считал только своим и не хотел делиться?
Сэймэй оставил тебя мне. Как свою вещь! Приказал полюбить… Я думал, поколочу тебя, когда дошло, что сам по себе я тебе безразличен. Не реветь же было.
А помнишь, ты меня встретил после школы, Юйко пыталась пойти с нами, а я хотел тебя расспросить? Я сказал, что кто ты и о чем мы будем говорить, ее не касается. Ты тогда странно посмотрел, но я тебя видел всего второй раз и не заметил, а теперь вдруг вспомнилось. У тебя было такое лицо, будто для тебя не впервые - что с тобой не знакомят. Ты кого видел перед собой в тот момент, Соби?
Я сердито стукаю кулаком по парте. Сидящая передо мной девочка - кажется, Харука - вздрагивает и оглядывается:
- Рицка-кун, ты чего?
- Ничего, - я встряхиваю головой и смотрю в тетрадь.
Знаешь, что самое интересное? Я, оказывается, записал все, что говорила Шинономе-сэнсей. Только не помню, как.
*
- Соби? - я прижимаю трубку к уху, - плохо слышно, говори громче!
- Рицка, если я сегодня не встречу тебя после уроков?
Ты задаешь вопрос почти просительным тоном, и я торопливо киваю, забыв, что ты не видишь. Не могу привыкнуть к этим твоим интонациям.
- Конечно, - отвечаю как можно увереннее, - не проблема, я все равно собирался зайти в библиотеку сдать книги. Только… скажи, когда вернешься!
После вчерашнего я хочу быть уверен, что ты ни во что не ввяжешься в одиночку.
- Часа через три, - кажется, ты понял, к чему я задал вопрос, потому что добавляешь: - Не волнуйся, Рицка.
- И не думал, - я чувствую, что краснею. Хорошо, в самом деле, что ты меня не видишь. - Просто уточнил!
- В шесть я приеду. Обедай. В холодильнике есть…
- Тебя подожду, - я нажимаю отбой, пока ты еще что-нибудь не сказал. Поторопишься, зная, что я голодный.
- Рицка-кун, это Соби-сан звонил? - спрашивает Юйко, завязывая под подбородком шерстяные ленточки от шапки. Шапка сиреневая, а вывязанные уголки для кошачьих ушей - ярко-розовые.
- Угу, - я убираю телефон во внутренний карман.
- Здорово, что у тебя есть Агацума-сан. Правда? - Яёи перехватывает у Юйко портфель. - Классно, наверное, иметь взрослого друга. Столько всего нового узнать можно, он с тобой ходит везде… Только интересно, а о чем вы разговариваете, Рицка-кун? Ну, вам не скучно?
О чем мы с тобой разговариваем?
Я пожимаю плечами:
- В смысле, о чем? Обо всем. С Соби скучно не бывает.
Уж это точно, прибавляю про себя. Чокнуться проще, чем заскучать в твоей компании.
- Классно, - Юйко с легкой завистью вздыхает. - Рицка-кун, а что ты хочешь на день рождения?
Смена темы такая неожиданная, что я теряюсь:
- Не знаю. А что?
- Просто хочу узнать заранее, - она улыбается, - пока есть время подумать! Чтобы мы хоть примерно знали, чего тебе хочется!
Я не привык, чтобы мне что-то дарили. Пожалуй, мобильник, который ты мне почти насильно вручил, чуть ли не главный подарок, который я получал. Да и дней рождения я помню всего два.
- Мне все равно, - говорю честно, - можете просто прийти, попьем чаю…
- Э нет, так не годится, - перебивает Яёи. - Как это без подарков! Ладно, сами придумаем! Только, чур, потом не говорить, что не угодили!
Он смеется, показывая, что это была шутка, я несколько смущенно улыбаюсь в ответ. Да что бы ни подарили, все здорово будет. Главное, что они у меня есть. Юйко и Яёи. А подарки - дело десятое.
*
Теперь я уже узнаю мелодию, а помаргивающий желтым индикатор на крышке телефона подтверждает, что я не ошибся. Ты будто подбираешься, держа мобильник в ладони и не торопясь отвечать. Мы поужинали, доходит три четверти двенадцатого, и звонить в такое время, по-моему, невежливо. Но, похоже, этому сэнсею все равно.
Я обхожу стол, усаживаюсь на подушку рядом с тобой:
- Ответишь?
Ты киваешь и нажимаешь кнопку, открывающую мобильник:
- Ритцу-сэнсей.
- Соби-кун, - доносится до меня мужской голос. Не сиди я вплотную к тебе, не заметил бы, но сейчас не заметить нельзя: ты напрягаешься, когда он произносит твое имя. - Расскажешь, что произошло вчера?
Что ж он прямо вчера не позвонил и не узнал! Я ёжусь. Ты осторожно освобождаешь руку, которую я обхватил, и обнимаешь меня.
- О чем вы хотите услышать, сэнсей?
- О столкновении с Неверящими, - произносит невидимый собеседник. - Каким образом ты справился с ними?
«Ты справился». Интересно.