Omne datum optimum. Историческая повесть.

Автор: Юки Эйри
Рейтинг: не выше PG-13

Краткое описание.
Что получится, если однажды по воле случая (или по желанию Небес) пути истинного тамплиера, воевавшего на Святой земле десять лет по имя Бога, и юного барона-алхимика, лишенного наследства, пересекутся под закатным солнцем альбигойской культуры?

За окном начало XII-ого века, из далекой Святой Земли на родину, во Францию, по срочному письму от отца, возвращается Конрад, рыцарь-тамплиер, за плечами которого десятилетие верной службы Ордену и Богу. Приехав в родовой замок, он узнает, что давний друг его отца умер, и теперь Конрад должен позаботиться о его беспечном сыне Робере, который увлекается новой религией, неугодной официальной Церкви. Ко всему прочему Робер серьезно увлекается алхимией и мечтает найти Чашу, грааль, обладающую великим знанием.
В попытках переубедить Робера, Конрад поддается его влиянию, и вынужден защищать непутевого друга, часто ценой не только собственной жизни, но и чести.

Слова автора.
Автор знает, что снова взялся за жанр исторического романа и постарается выдержать повесть в максимально приближенном стиле. Автор также осознает, что в настоящее время только безрукий не прошелся по теме Святого Грааля и философского камня, и надеется, что его "шедевр" примут благосклонно и оставят после прочтения комментарии. Автор это ценит. Да, даты плавают примерно на год-полтора, где-то есть неточности, но когда все будет написано полностью - будет корректура. Пока так. Бу-го-га

Глава первая.
Преблагородные доспехи повиновения.

Длинными изломанными линиями ложились тени на старой дороге. Стоял час заката и солнце последними своими лучами щедро согревало землю Прованса, ласкало богатые тучные черные земли и виноградники на склонах гор, питало ярко зеленые листья деревьев, великанами высившихся по обе стороны запыленного тракта.
С вершины небольшого холма были отлично видны и деревушка, и поля, а в закатном мареве четко угадывался силуэт родового замка с двумя башенками и высокими зубчатыми стенами. В старых бойницах полыхало заходящее солнце, опускавшееся все ниже и ниже за горизонт.

На самой вершине холма у раскидистого дерева, там, где дорога делала крюк и длинной тонкой лентой убегала вниз, к полям, сидел на коне всадник. По смуглой и обветренной его коже на лице можно было понять, что приехал он издалека. Длинный белый плащ запылился, а на кромке прилипла грязь от недавних дождей. Оба они, - и наездник и лошадь, выглядели уставшими. Одной рукой он сжимал поводья, другую держал на эфесе тяжелого длинного меча.

Конрад приложив руку козырьком к глазам, всматривался в столь родные ему пейзажи, пытаясь понять, что могло измениться за долгие десять лет. Но все так же пели птицы, по-прежнему из труб шел легкий дымок, а крестьяне толклись на поле, как это было в его детстве.
Конрад широко улыбнулся и потрепал своего верного боевого товарища по холке.
- Скоро будем дома, дружок..

Гнедой конь заржал в ответ, мотнул лохматой гривой и затрусил вниз по дороге, навстречу закату.

Путь проходил мимо полей, и приближение столь величавого всадника не могло остаться незамеченным. На гнедом коне, с чуть развевающемся на ветру белом плаще, с алым как кровь, крестом на плече, длинными черными волосами и с такими же пронзительными глазами Конрад совсем не был похож на того юнца, что покинул родимый дом давным-давно. Но как было бы приятно, если бы сейчас кто-нибудь из крестьян, что стоят вдоль дороги и почтительно кланяется, сняв широкополые соломенные шляпы, окликнул его по имени! Это сразу стерло бы прошедшие на чужбине годы, помогло снова почувствовать себя дома. Но нет, в тягостном, мучительном молчании проехал Конрад по деревне и свернул к замку. Быстро темнело, на небе одна за одной вспыхивали звезды, а воздух становился прохладнее.

Маленький мальчик выбежал из последнего в деревне дома и удивленно посмотрел на незнакомца, потом развернулся и побежал в сторону амбара, откуда отчетливо доносились голоса.
- Мама! Мама, к нам приехал тамплиер! Высокий такой! Настоящий крестоносец!

Первые лучи весеннего солнца осторожно пробивались сквозь затейливый рисунок витража. Конрад поморщился и приоткрыл глаза. Непривычно было осознавать, что он вернулся домой. Но еще непривычнее было другое - он может немного вольно придерживаться правил Дома, а на ближайшем картулярии попросит разрешение покинуть Орден. Пока же надо сосредоточиться на молитве.
Конрад встал и подошел к окну, сквозь витражи восточной башни он, повторяя про себе "Отче наш", смотрел на поля, на холмы, все быстрее озаряемые небесным светилом.

Кто-то тихо постучал в дверь, заставляя Конрада и его мысли вернуться на землю.
- Войдите, - обернувшись. громко произнес он. Тяжелая дубовая дверь с протяжным скрипом отворилась, впуская в комнату юношу лет тринадцати. На детством пока еще, с мягкими чертами лице сияли такие же черные, пронзительные глаза, как у и Конрада.
- Доброе утро, брат, - смущаясь пробормотал Гуго, переступая с ноги на ногу. Мальчик все никак не мог поверить, что этот блистательный господин, что приехал к ним позапрошлой ночью, - его старший брат. Гуго не было и трех лет, когда Конрад вместе с Андре отправился на Святую Землю защищать Град Господний от иноверцев-сарацин.

Андре погиб почти сразу, стоило братьям ступить на Святую Землю, и Конрад остался тогда совсем один, поклявшись исполнить свой долг за обоих. И если бы не письмо отца, немедленно призывающего сына домой, неизвестно, как долго Конрад пробыл на  Святой Земле еще.
Но на обратной дороге, по пути в Марсель, когда он среди паломников плыл на родину, что-то неуловимо изменилось в его душе.

Грело грудь письмо самого великого Магистра с наилучшими рекомендациями к Магистру Ордена во Франции; за плечами, покрытыми белым плащом, было десятилетие блистательной служы Господу, но где-то затаилась печаль по мирской жизни, без бесконечных стычек с сарацинами. армянским королевством и удушливой земли Гроба Господня. И даже если поступить на службу к магистру Дома здесь, на родине, то мало что поменяется.

Но увидев в тот вечер у ног состарившегося отца своего младшего брата, с сияющим взглядом взирающего на Конрада, что-то определенно пошло не так. Заслушав письмо отца на общем картулярии Дома долгих три месяца назад, после небольшой, но закончившейся трагически, стычки с сарацинами у замка Гийома, в которой погиб его лучший друг Жан, Конрад боялся лишь одного - что не увидит отца в живых.
Наверное потому великий Магистр Гийом Шартрский с уважением отнесся к просьбе рыцаря, и принимая во внимание легкое ранение Конрада, написал письмо в Дом Ордена, в котором выражал надежду на наилучшее устройство одного из самых талантливых рыцарей.

Но Конрад зря спешил, мучаясь по дороге ужасной мыслью. Он застал отца в добром здравии: все такк же тверда была его память, а зоркому глазу мог позавидовать даже опытный стрелок. Только седины легки на его широкое улыбающееся лицо, а морщины избороздили гладкий когда-то лоб.

Увидев отца, Конрад безмерно обрадовался, но сколько не пытался выведать истинную причину написания письма, старик Горфруа только отшучивался и обещал рассказ лишь после того. как сын отдохнет и наберется сил. Все уверения Конрада, что Орден вовсе не бедствует, и они едят мясо два раза в неделю, а ему, как рыцарю, по воскресеньям полагается двойная порция, были пропущены мимо ушей, и только тогда он понял, что вернулся домой. На землю, где чревоугодие и любовь к жизни так отличается от аскетичного образа жизни на Святой Земле.

И вот теперь он вместе с Гуго, очень гордившимся своим братом, с утра объезжал владения отца, сильно расширившиеся за последние годы. Гуго, не по годам умный, уже приступивший к изучению грамоты и основ ратного дела, с упоением рассказывал о всех этих полях, новые сортах винограда и методах получения искристого легкого вина.
Младший сын, с молоком кормилицы впитавший все запахи бескрайних полей Прованса и вкус терпких вин, больше других пошел в отца, уже думая и рассуждая, как полагается богатому сеньору.

Вспыльчивый и задиристый Конрад, как и покойный Андре, напоминал больше мать, истинную женщину Каталонии - с легким нравом, но тяжелой рукой. Конрад часто вспоминал ее горячий испанский темперамент, блеск тяжелых темных волос, заплетенных в косы, и едва уловимый аромат диких трав. Длинными зимними вечерами она рассказывала мальчикам сказки своей родины: про могущественных джиннов, отважных героев и прекрасных фей. Слушая эти волшебные истории, где добро всегда побеждает зло, а ум и честное сердце ценились больше всех драгоценностей мира, братья не сомневались, что и они когда-нибудь станут достойным примером для других и про их приключения сложат красивые легенды.

Гуго же, появившийся на свет в день смерти своей матери, воспитывался  отцом, который несомненно готовил сына к другой роли. Он явно видел младшего продолжателем рода и семейных традиций старого Прованса. И чем дальше Конрад общался с братом, тем тягостнее становилось у рыцаря на душе.

Стремясь домой всем сердцем, он никак не ожидал подобного приема. Нет, Конрад не тешил себя мыслью стать бароном, принять титул отца, но само желание жило где-то глубоко в тех уголках души, куда он старался заглядывать как можно реже. А теперь видя рядом с собой почти полную копию отца, также морщившего нос от удовольствия, как старик Горфруа, и также щурившего глаза от избытка чувств,  Конрад с глухой досадой понимал, что желанию уйти из Ордена не предстоит осуществиться.

Стать плохим сьюзереном для своих крестьян - не тот путь, о котором стоило мечтать. Разумеется, пройдет год или два, он вникнет в суть возложенных на него обязанностей, станет разбираться в тонкостях виноделия, посеве и уборке урожая, может даже станет другом этих людей, но..
Уже сейчас Конрад видел, как приветствовали Гуго землепашцы, и в ком они  узнают своего будущего защитника и покровителя. И пусть Конрад хоть тридцать лет провел бы на Святой Земле и совершил тысячу подвигов во имя Бога, все, что достанется на его долю, это холодное уважение. Для этих людей он не сделал ничего. Так зачем же отец просил  его вернуться, неужели чтобы показать все это и намекнуть, что старшему сыну здесь не рады?

Конрад не понимал и тем больше злился, но на кого больше - на Годфруа или Гуго, которому все доставалось очень легко, - не мог решить. А может и на себя тоже, за поведение. недостойное рыцаря-тамплиера. Обуреваемый этими противоречивыми чувствами, он ехал молча, изредка спрашивая что-то у брата больше для приличия, нежели из любопытства. Но Гуго не обращал на это внимания, он просто был рад еше одному случаю блеснуть своими знаниями. Что же, его брат выполнял миссию в далекой стране, а он помогает отцу в нелегком деле - вести такое большое хозяйство.

***

Несмотря на теплые дни, май оставался противоречивым месяцем, и вечерами в замке топили камины. Сидя у огня, старик Годфруа медленно пил вино, изготовленное на местной винодельне, и думал, как бы точнее передать свою просьбу старшему сыну. Это не Гуго, готовый выполнить любой наказ батюшки, к Конраду нужен был другой подход, иначе не миновать бури. Да вот только за долгие годы разлучи барон подзабыл, как это сделать.

Больше всего старик не любил ссоры и перебранки, перерастающие как снежный ком, в скандалы. Натерпевшись за двадцать лет брака семейных неурядиц с женой, после ее смерти Годфруа вздохнул спокойно. Нет, он любил Изабеллу, был ей верен и искренне горевал, когда она умерла, но устав от ее горячего нрава жаркой и свободолюбивой Испании и бредней про чудеса не от Бога, не мог признать, что жизнь стала спокойнее и лучше.Но увидев Конрада, за десять лет который стал еще больше похож на мать, барон понимал, что за темная туча нависла над ним.

Получив письмо, полное боли и скорби по Андре, барон словно забыл о Конраде, всецело сосредоточившись на воспитании Гуго, строя для сына надежное будущее. Конрад первое время часто писал письма, рассказывая про Святую Землю, охоту на львов и небольшие стычки с сарацинами, но барон ответных весточек не слал, считая это дело ненужным и хлопотным. Горфруа только коротко отписал приличествующие слова соболезнования, закончив любимым нравоучением "все в руках Господа".
Письмо с просьбой приехать домой было вторым, над которым барон долго думал, сомневался и хотел было уже замять неприятное дело, но клятва, данная умирающему другу, тяготила, и Годфруа боялся кары небес. Он за последнее время итак часто наведывался в церковь, оставляя там не только щедрые пожертвования, но и покупая индульгенции.
А теперь старый барон не знал, как начать разговор с сыном, надеясь, что за бокалом хорошего вина дело пойдет быстрее, и Конрад все поймет правильно.

***
Они сидели в полутемной зале, которую отец любил называть своим кабинетом. Тихо трещали за узорчатой решеткой поленья в камине, мерно горели свечи в низеньких канделябрах по обе стороны небольшого стола, где стояли бокалы и початая бутылка вина. Пахло лавандой и сыростью. Отец и сын молчали, предпочитая, чтобы разговор начал кто-то другой. Конрад делал вид, что изучает гобелены, развешанные по зале, создавая хоть какое-то подобие уюта. Их привезли из Каталонии для матери, которая первые годы совместной жизни пыталась придать замку некое сходство со своей родиной. Тогда почти каждый год они получили какую-то ценную безделушку, хранившую теперь память о матери. После ее смерти переписка с родственниками прервалась, но Конрад знал, что где-то там, в далекой Испании у него есть две или три кузины и возможно уже несколько кузенов.

Старый барон нарушил тягостное молчание первым:
- Уже полтора года, как моего давнего друга Раймунда нет с нами. Я дал ему клятву, что буду заботиться о его отпрыске, когда Раймонд умрет. И меня беспокоит поведение его сына. Робер был хорошим мальчиком, любознательным, пока не спутался с "хорошими людьми",- почти шепотом закончил Гофруа, делая ударение на последних словах. - С "хорошими людьми".

Конрад сделал из бокала маленький глоток и внимательно посмотрел на отца. Даже на Святой Земле ходили  среди рыцарей и мирского населения будоражащие воображение слухи о новой религии Юга Франции. Слухи тем невероятные, что в нескольких провинциях сьюзерены взяли новую веру под свою защиту, запрещая римской католической церкви вмешиваться в их дела.
В этом Конрад уже успел убедиться, пока добирался из Марселя домой. Останавливаясь на ночлег в небольших деревнях он часто слышал речи "хороших людей", а один раз даже попал на своеобразную проповедь и тот час же покинул деревню со странным чувством вины.
Было в этой новой вере что-то притягательное и трогательное, гимном простоты и любви ко всему живому звучали слова молитвы, перекликаясь с девизом Ордена - " Бог Всевышний Любовь".

- Нет, - сказал как отрезал Конрад, пристально глядя на отца. - Дела чужой семьи меня не волнуют и вмешиваться в них я не буду. Отец, скажите,  неужели только ради этого я проделал столь долгий путь?!
Годфруа вздохнул и устремил свой взгляд на огонь в камине. Он ждал такого ответа, но признать свое поражение было нелегко. Они снова в полной тишине, нарушаемой только легким потресниванием огня в камине, пили вино.
- Если он и катар.. - снова заговорил Конрад, пожимая плечами . - Их вера странна и непонятна для многих, но в одном мы сходимся. В этом мире превыше всего Любовь и Чистота. Если он избрал этот Путь - я рад за него.
- Если бы он только общался с этими еретиками, - вздохнул старый барон, отставляя пустой бокал от себя. - Он верит сказочным бредням про магию и это его погубит. Тамошние сеньоры не смогут долго сглаживать конфликт, Церковь и Папа рано или поздно добьются своего и Лангедок с ... потерпят поражение. И тогда ты лучше меня знаешь, что случится. Это всего лишь вопрос времени.
- Крестовый поход против еретиков, - медленно проговорил Конрад, чувствуя привкус стали от этих слов. - Цервки мало Палестины, там вести сражения куда труднее, чем в Европе. А какое количество золота польется в их закрома - даже трудно предположить. Уничтожено будет все, здесь Вы правы, отец.

Конрад молчал, не зная как поступить. С одной стороны Годфруа был прав: он тамплиер, он тоже давал клятву помогать попавшим в беду, но убедить незнакомого человека сменить веру и вернуться в лоно католической церкви.. Это было слишком. Что предрешено Небесами..

- Ради спасения души наивного мальчика, запутавшегося в поисках Света, Конрад, - наконец произнес старик, выкладывая свою козырную карту. - Ради спасения невинной души. Разве не этому ты служишь? Разве не для этого ты вступил в Орден, сын?

***

Замок на окраине графстве Безье еще с древних времен пользовался дурной славой. И когда новый барон после смерти своего отца объявил, что переезжает туда, по окрестностям снова поползли слухи. Якобы юный барон привечает в неуютных каменных стенах алхимиков, колдунов и отступников рода людского. Поговаривали, однако, и другое. Мол, Робер и до смерти отца любил шумные пирушки с трубадурами, хорошеем вино и охоту на мелкое зверье, и после кончины старого барона нрава своего не поменял. А в замок этот его сослал дядя, принявший титул и состояние брата, чтобы племянничек не бросал тень позора на весь их благочестивый род.

Говорили многое, но постепенно история стала забываться, и закрепилась за Робером слава безвредного чудака, способного на любые выдумки. Впрочем любители охоты из соседних фьефов да бродячие музыканты при случае всегда заглядывали на доброжелательный огонек к барону, зная, что там их ждет теплый прием.

Однако сколько бы денег не проматывал Робер, к ростовщикам он никогда не заглядывал, а наоборот, приумножал свои доходы, и скоро было уже не узнать угрюмую и неприступную твердыню прежних времен. Одна только Северная башня служила напоминанием о темном прошлом замка. Сторожилы из ближайшей деревни говаривали, что под башней существует подземелье, где раньше пытали неугодных какому-то сеньору, имя которого стерто со страниц истории; а под самой крышей жил когда-то седой колдун, насылавший прочу на окрестные земли. Но никто не мог знать это с уверенностью, все слышали рассказы из третьих, а то и десятых уст, а в пересказанных историях часто мало истины.

Словом, замок зажил новой шумной жизнью, а когда в гости к Роберу как-то в середине зимы заехал очень влиятельный господин в богатых одеждах, толпа сразу признала в нем *** -ского, и Робера зауважали еще больше. Теперь никто не называл его чудаком, он стал если не ученым, то очень начитананным и многознающим человеком, его имя произносилось почтительно, с легким оттенком хвастовства за своего такого одаренного сеньора.

Самому Роберу до общественного мнения дела не было. Он жил той жизнью, которая его устраивала и которую он не променял бы ни на что другое. Лишь приближенные слуги, а их было не так много, знали юношу не как балагура и пьяницу, а видели в нем образованного человека, с хорошими манерами и тягой ко всему мистическому, таинственному и оккультному.

Еще с детства прокинувшись культурой и мировоззрением альбигойской провинции, маленький Робер был покорен, и с тех пор стремился познать как можно больше. Не останавливало его ни запреты матери, боявшейся за судьбу единственного сына, ни гнев отца, нежелающего знать сына-еретика. Роберу было все равно. Его манила легкость, изящество и истинная красота прекрасного:тайные оккультные знания, алхимия, эта интереснейшая из наук, - но больше остального занимал ум Робера таинственный философский камень. Магическая загадка Востока, беспокоившая сознания многих алхимиков и мечтателей, стояла перед глазами юноши так ярко и четко, что были вали дни, когда он не мог говорить ни о чем другом.

После смерти отца Робер оказался предоставлен самому себе. Мать ушла в мир иной гораздо раньше, и барона ничто не сдерживало отписать все состояние и титул своему брату, ярому католику, оставив непутевому сыну замок и скромное содержание. Возможно барон действительно думал, что таким образом наказывает сына, но едва Робер узнал последнюю волю покойного, тут же приказал собирать вещи и спешно отбыл из родового замка, даже не пожелав встретиться с дядей.

И вот теперь, по прошествии года, на порог замка, в этот чертог изящности и куртуазности, прекрасный цветок среди гор и холмов графства Безье заявляется некий рыцарь-тамплиер, желающий немедленно переговорить с Робером.

***

Настолько этот мир был далек от любого упоминаний о войнах и кровопролитии, пропитан мистицизмом и песнями о Любви, что Конраду поначалу показалось, что он попал в одно из тех зачарованных мест, о которых рассказывала ему в детстве мать. Как наяву видел он ее, сидящую в их с Андре спальне, медленно и тягуче, полу-напевом звучал ее голос, дрожал огонь в камине, подобно изрыгающему пламя дракону, и пахло дикими горными травами.

Конрад помотал головой, отгоняя мираж, и снова посмотрел на возвышающийся на холме замок, окруженный с одной стороны небольшой грядой, а с другой - высоким обрывом, под пропастью которого плескалась чистейшая вода горного озера. Сам замок был опоясан давно пересохшим, но все еще внушающим уважение, рвом. Место из сказок, которым хотелось любоваться бесконечно.

Подъезжая к перекинутому через ров мосту, рыцарь почувствовал себя виноватым. Словно он не должен был здесь находиться, не должен вот так заявляться и что-то требовать у Робера. Да и что он мог сказать?

Отредактировано Yuki_Еiri (2010-09-22 11:56:52)